Сегодня «Советская Белоруссия» публикует стенограмму беседы нашего корреспондента с председателем Следственного комитета Валерием ВАКУЛЬЧИКОМ. Это первое большое интервью, которое руководитель новой правоохранительной структуры дает средствам массовой информации. В этом разговоре мы постарались затронуть все темы, которые могут быть интересны нашим читателям.
Об этапе становления
– Валерий Павлович, Следственный комитет работает уже почти четыре месяца. Что было самым сложным во время его создания?
– Перед нами стояла задача без раскачки, без каких–либо переходных этапов, немедленно осуществить реформу следствия. Хотя это в некотором роде стрессовая ситуация, я считаю, что такое решение было единственно верным. Ведь преступность не будет ждать, пока органы предварительного расследования заработают в новом виде. Правонарушения происходят регулярно, и следствие должно мгновенно на них реагировать. Не было ни морального, ни юридического права откладывать эту реакцию на потом. Так вот, самым сложным было не допустить провала на каком–либо участке работы. Ведь численный состав следователей не изменился, просто они из структур МВД, госконтроля, прокуратуры перешли в Следственный комитет вместе с имеющейся у них материально–технической базой – автотранспортом, компьютерами и т.д.
– При этом территориальные подразделения СК остались на базе МВД?
– Да, мы сознательно пошли на это, потому что более 90 процентов нагрузки по расследованию уголовных дел ложилось на милицейских следователей. Этот подход оказался наиболее приемлемым, и сейчас уже можно говорить, что никакого спада следственной работы не произошло. Хотя в первый месяц были шероховатости, касающиеся оперативности расследований, но все эти негативные моменты были устранены. Для этого руководителям Следственного комитета пришлось побывать во всех областях и ряде районов, на местах решать возникающие проблемы.
– В чем, на ваш взгляд, залог успешного перехода следствия на новые рельсы?
– Я думаю, правильным шагом было выделить главную фигуру Следственного комитета и подчинить всю работу его интересам. Речь идет о рядовом следователе. Он – основа новой структуры, а все остальное – центральный аппарат, финансы, тыл, кадры, процессуальный контроль – работает на него. С учетом этого создавался штат, распределялись специальные звания и полномочия.
– Какие изменения произошли в правоохранительной системе страны с созданием Следственного комитета?
– Одна из важнейших новаций – появилась многоступенчатая система, исключающая необоснованное привлечение граждан к уголовной ответственности. За I квартал года следователями рассмотрено более 30.000 заявлений и сообщений о преступлениях, при этом принято почти 4.000 решений об отказе в возбуждении уголовных дел.
Налажен процессуальный контроль в самом Следственном комитете: руководители подразделений вынесли 77 решений об отмене постановлений о возбуждении уголовных дел, необоснованно вынесенных следователями. Столько же ходатайств направлено нами в прокуратуру по поводу дел, необоснованно возбужденных органами дознания. Поясню, что органы дознания – это милиция, КГБ, ДФР КГК, командиры воинских частей и т.д.
С одной стороны, таких дел вообще не должно быть. Мы это понимаем и к этому стремимся. С другой – также понимаем и то, что никто не застрахован от ошибок, поэтому видим свою задачу в том, чтобы эти ошибки вовремя выявить и исправить. Поэтому в 2,5 раза снизилось количество отказов прокуратуры в возбуждении уголовных дел, инициированных следователями: в I квартале прошлого года таких решений было 305, в этом году – 125. Тут я должен заметить, что прокуратура, которой следствие больше не подчиняется, весьма придирчиво оценивает нашу работу. Даже были слышны роптания со стороны отдельных сотрудников СК, будто прокурор субъективно подошел к принятию решения о направлении уголовного дела на дополнительную проверку. На самом деле для принятия такого решения обычно есть основания, и для нас это повод еще раз посмотреть, в чем были недоработки следствия. Тут же замечу, что количество дел, направленных прокуратурой на дополнительную проверку, уменьшилось на 34 процента. В результате этой совместной работы до суда доходят только справедливо возбужденные и качественно расследованные дела, об этом говорит тот факт, что суды не вынесли ни одного оправдательного приговора по делам, которые вели в этом году сотрудники Следственного комитета.
О коррупции и формализме
– Появилась информация, что Следственный комитет вернул органам дознания для дополнительной проверки 263 дела по линии борьбы с коррупцией. Значит, 263 взяточника избежали ответственности?
– Во–первых, взяточником человека может признать только суд. Даже возбуждение уголовного дела еще не делает его преступником. Во–вторых, поводом для направления дела на дополнительную проверку являлись недостаточность либо полное отсутствие оснований для уголовного преследования. В одних случаях не хватало доказательств, в других – эти доказательства не были должным образом получены и закреплены.
– Органы дознания доработали эти дела?
– Только четверть из них. Это свидетельствует о том, что наше непринятие этих дел к производству было обоснованным.
– Не говорит ли этот факт о том, что борьба с коррупцией у нас иногда ведется лишь для отчетности?
– Этот вопрос обсуждался во время моего доклада Президенту 9 апреля. Действительно, проблема существует.
Были случаи, когда органы дознания учитывали в качестве коррупционных деяния, по которым уголовные дела вообще не возбуждались! Дела нет, а галочка стоит. Такой подход, кроме прочих негативных явлений, приводит еще и к неверной оценке коррупционной угрозы в государстве. Наш анализ показал, что на самом деле среди всех осужденных за коррупционные преступления в прошлом году было менее 4 процентов представителей власти и лиц, занимающих ответственное должностное положение. Президент дал указание о срочном наведении порядка в вопросах регистрации и учета преступлений, особенно по линии борьбы с коррупцией. Чтобы общество видело реальную картину, а не помпезную отчетность.
Об экономических преступлениях и сверхзадаче
– Формализм – единственная причина необоснованно возбужденных дел по коррупции и экономическим преступлениям?
– Нет, еще были случаи неправильной оценки действий должностных лиц, без рассматривания контекста ситуации, в которой они оказались. При более глубокой проверке выяснялось, что действия, которые формально выглядели незаконными, на самом деле объяснялись служебными интересами, а не какой-либо корыстью. То есть имели место нарушения не закона, а внутриведомственных инструкций, но при этом руководители действовали не во вред, а на пользу предприятию.
– Какова позиция Следственного комитета по таким случаям?
– Как руководитель СК скажу, что, если имело место нарушение закона, мы обязаны возбудить, расследовать уголовное дело, направить его в суд. Без каких–либо скидок на ситуацию. Другого варианта нет. Вместе с тем следователи ориентированы на то, чтобы выявлять причины и условия, способствующие совершению преступлений. Так вот, изучая эти причины, мы видим, что они иногда кроются в излишней забюрократизированности наших предприятий, наличии большого числа разного рода инструкций. Министерства и ведомства создают для подчиненных им предприятий замкнутый круг: с одной стороны, требуют прибылей и эффективности производства, а с другой – так заинструктировали руководителей, что лишили их возможности профессионального риска, сковали их хозяйственную инициативу.
– Как реагирует следствие на эту ситуацию?
– Нами только в I квартале направлено более 7,5 тысячи представлений в различные органы для устранения причин и условий, способствующих преступлениям. Мы этой работе придаем очень большое значение, потому что это одна из важнейших задач Следственного комитета – выявлять корни преступлений, обнаруживать узкие места в законодательстве, указывать на недостатки в организации хозяйственной деятельности.
– Другими словами, расследование преступлений – не самоцель?
– Если исходить из государственных интересов, то есть более глобальная задача – способствовать оживлению экономики, оздоровлять общество в целом, устранять причину болезни, а не бороться лишь с ее последствиями. В конечном счете мы работаем не только для того, чтобы покарать конкретного преступника, а чтобы людям жилось комфортно, чтобы органы власти, субъекты хозяйствования и все общественные институты работали без сбоев.
– Выходит, ваша роль шире, чем об этом принято думать? То есть Следственный комитет выступает неким экспертным органом?
– Пока этого еще нет в том объеме, как хотелось бы, но мы к этому стремимся. Президент особо предупредил, что мы должны избежать погружения в следственную рутину, уйти от конвейерного монотонного труда. Поэтому нацеливаем следователей на то, чтобы они любое дело рассматривали, образно говоря, под микроскопом, чтобы за любым преступлением старались увидеть проблему целиком, помочь от нее избавиться. Думаю, это не менее важно, чем реализация принципа неотвратимости наказания.
– А как обстоит дело с возмещением ущерба от преступлений?
– Сравните цифры: в 2010 году только в 31 проценте случаев возмещался ущерб; в 2011-м – в 38 процентах, в этом году – в более чем 51 проценте. Возмещено 23 миллиарда рублей ущерба, и это не предел. Потому что по тем уголовным делам, которые сейчас расследуются, с учетом арестованного имущества общий процент возмещения превышает 100.
О работе над ошибками
– Расскажите, как налажено взаимодействие с судебной системой.
– Я думаю, как положительный момент можно отметить то, что мы стремимся максимальное число дел рассмотреть на стадии досудебного производства. Есть категория дел, которые закон позволяет разрешить до суда. Например, в связи с деятельным раскаянием обвиняемого, его примирением с потерпевшим. В I-м квартале 2012–го следователями принято в пять раз больше таких решений, чем за то же время 2011–го.
– Были опасения, будто следователи неправильно поймут принцип взаимодействия с судами. Желая подстраховаться, заранее попытаются заручиться какими-то гарантиями, что их дело будет принято судом к рассмотрению...
– Это недопустимо, и позиция судов в этом вопросе железобетонная: никакого неформального общения, никаких субъективных факторов, способных влиять на правосудие. Другое дело, что сейчас, с созданием единого следственного органа, появилась возможность выработать единый подход к процессуальным тонкостям, оценке доказательств, их допустимости. Для этой работы при председателе СК создан научно-консультативный совет, в который входят руководители Верховного Суда, Генеральной прокуратуры, ученые-юристы. Он анализирует системные недостатки прежней модели следствия, исключает разрозненность методов расследования, которые существовали у следователей разных структур. Суды, в свою очередь, каждый квартал проводят обзор уже завершенных, рассмотренных дел, в которых указывают на недостатки расследования в какой–либо конкретной ситуации.
– То есть идет своеобразная работа над ошибками?
– И не только. Порой выявляется не профессиональная ошибка, а обыкновенная халатность следователя. За первые три месяца года мы привлекли за это к ответственности 65 своих сотрудников. В то же время мы вынуждены, грубо говоря, расхлебывать ошибки прежней системы следствия, ведь выносились оправдательные приговоры по уголовным делам, расследованным до 1 января 2012 года. Для нас сейчас крайне важно выявить системные упущения того времени, оценить, в чем тогда были не правы следователи. Ведь каждая ситуация касается людских судеб, жизненно важных интересов как потерпевшего, так и обвиняемого.
– А как налажено сотрудничество с МВД и прокуратурой?
– Всем приходится привыкать действовать в новых условиях. Создание Следственного комитета повлекло изменения в законодательстве, например, существенно ограничило влияние прокурора непосредственно на следователя. Прокуратура сейчас предъявляет требования руководителю следственного подразделения, а уж он решает, какие меры предпринять для устранения недостатков. Похожая ситуация и с милицейским ведомством, которое теперь не может напрямую давать указания следователям. Но не надо думать, будто следователь сделался некоей бесконтрольной фигурой и без него теперь ни одно дело не будет возбуждено. Создана система, которая позволяет исключить субъективизм любой стороны, участвующей в уголовном процессе. Во-первых, у органов дознания по закону осталась возможность самостоятельно возбудить уголовное дело и провести дознание в течение 10 суток до передачи в Следственный комитет. Во-вторых, уголовное дело может возбудить и прокуратура. Вообще, надо сказать, что некоторое недопонимание, те мелкие трения, которые возникают, в ходе отладки совместной работы устраняются. И они носят скорее частный характер, а не превращаются в какую–либо тенденцию.
О занятости следователя
– Удалось ли снизить нагрузку на следователя?
– Когда создавался СК, мы изучили нагрузку по каждому району во всей стране. В результате вышло, что более прочих загружены следователи Минска. А в некоторых регионах, например в Могилевской и Витебской областях, нагрузка была меньше. В итоге мы увеличили штат минского управления на 50 человек, также к нам пришли следователи транспортной, военной прокуратур, у которых раньше дел было меньше, чем, скажем, у милицейских следователей. Это позволило более–менее равномерно распределить нагрузку.
– И сколько она составляет сейчас?
– Понимаете, если я назову вам усредненную цифру, это создаст не совсем верное представление. Дело делу рознь. Да, сейчас в некоторых подразделениях нагрузка остается сравнительно высокой и составляет 10-18 дел на одного следователя. Но есть и следователи, у которых всего одно дело, однако рабочая нагрузка на них гораздо выше. Взять, допустим, дело по «МММ». Оно содержит массу эпизодов, подозреваемые и потерпевшие разбросаны по всей стране, необходимо досматривать огромное количество компьютеров и документации, проводить множество экспертиз. С другой стороны, есть так называемые фактовые преступления, картина которых очевидна. Их можно расследовать в порядке ускоренного производства. Кстати, это тоже согласуется с поручением Президента повысить оперативность расследования, исключить многомесячную волокиту, то есть не искать преступлений там, где их нет. В результате только за март 890 дел рассмотрено в ускоренном порядке. Это существенно больше, чем в прошлом году.
О молодом пополнении
– Академия МВД, как известно, заявила о прекращении подготовки специалистов следственного дела. Где собираетесь брать кадры?
– Помимо тех людей, которые перешли к нам из упраздненных следственных структур, есть немало кандидатов, получивших соответствующее образование и даже имеющих опыт следственной работы, которые в силу разных причин оказались в других службах. Сейчас они изъявляют желание вернуться к работе по специальности. Кроме того, нами отобрано около 200 человек из числа будущих выпускников вузов, обучающихся по юридическому профилю: из Академии МВД, БГУ, Академии управления, Гродненского университета. В феврале – марте они проходили практику в различных подразделениях СК, ознакомились со спецификой работы следователя, а мы убедились, что они подходят для этой службы.
– А может ли появиться, скажем, отдельная кафедра следствия на юридических факультетах?
– Это дело будущего, но мы уже сейчас договариваемся с ведущими вузами, чтобы они целенаправленно и ритмично готовили кадры для Следственного комитета. Допустим, с Академией управления при Президенте уже достигнуто соглашение о внесении определенных коррективов в учебную программу, а также о включении в образовательный процесс наших сотрудников, чтобы тонкости юридической теории познавались наравне со следственной практикой. Кроме того, мы сейчас активно работаем над введением такого института, заложенного в уголовно-процессуальном законодательстве, как общественные помощники следователя. Это могут быть те же студенты-юристы, которые будут привлекаться следователем для решения каких-либо задач.
О первом деле Следственного комитета
– Год начался с тягчайшего преступления – убийства в новогоднюю ночь...
– Да, Юлю Ляшук убили фактически в первые часы существования Следственного комитета. На расследование этого дела смотрела вся страна. Поэтому преступление носило, можно сказать, характер вызова новой структуре, явилось ее первым испытанием. И вот тут создалось сразу несколько необычных ситуаций. Во-первых, дело было раскрыто чисто следственным путем. Вы знаете, когда происходит убийство, обычно подключаются оперативные службы, прорабатывают связи, ищут подозреваемого и представляют его следователю. В данном случае этого не произошло. Во-вторых, Следственный комитет сразу показал, что не хочет работать старыми методами, когда обстоятельства и версии подгоняются под конкретного подозреваемого. Ведь такой человек появился почти сразу, его задержали. Может быть, в прежние времена был бы велик соблазн представить его виновником, отрапортовать о моментальном раскрытии преступления. Здесь произошло по-другому: провели экспертизу, установили непричастность задержанного и отпустили его. Единственная возможная ниточка оборвалась. Тогда на место была направлена группа в составе моего заместителя Валентина Шаева, нашего опытнейшего следователя Александра Казаченко и талантливого криминалиста Арцвика Мадояна. Удалось взять геном подозреваемого с вещей убитой, что позволило сузить круг возможных виновников и задержать убийцу. Затем опять же следственным путем, то есть в результате осмотра места происшествия, вещей погибшей (я подчеркну – не в результате допросов или каких–либо оперативных комбинаций) удалось установить, что подозреваемый был не один. В ходе следствия вышли на соучастника, он тоже задержан. Разумеется, как и в известном фильме, следователь действовал не один – он бы не справился без криминалиста, без оперативных сотрудников, которые принимали участие в розыске и задержании второго подозреваемого.
– Были ли поощрены эти сотрудники?
– Да, моим приказом – следователь и криминалист, кроме того, направлено ходатайство в МВД о поощрении сотрудников милиции, входивших в следственно–оперативную группу. Особенно важно, что раскрытие убийства Юлии Ляшук явило собой пример взаимодействия всех служб, оперативности и качества расследования. Это дело можно считать эталонным, к такой слаженной работе стоит стремиться всей правоохранительной системе. Сейчас следственные действия завершаются, материалы этого дела готовятся для направления в суд.
О резонансных уголовных делах
– А на какой стадии находится расследование по делу бывшего заместителя министра внутренних дел Евгения Полудня?
– Очень много работы уже проведено, и немало еще предстоит. Дело в том, что там очень много эпизодов, свидетельствующих о его злоупотреблениях. Ряд эпизодов фактически уже доказан, их хоть сейчас можно представлять в суд, их достаточно для осуждения. Но есть еще несколько направлений его незаконной деятельности, расследование по которым затрудняется тем, что ряд свидетелей временно находятся за границей.
– Недостаток информации по этому и другим делам плодит разного рода слухи и сплетни, которые позже придется опровергать. Не проще ли рассказать, в чем конкретно виноват бывший замминистра?
– Пока говорить об этом рано, это может помешать следствию. Вкратце скажу, что он отдавал распоряжения и принимал решения, выходящие за рамки его полномочий, причем делал это в личных целях и в нарушение закона. И получал за это незаконные вознаграждения.
– Что можно сказать по обвинению банкира Коцаренко?
– Уже звучавшая в отношении его информация — лишь незначительная часть выявленных злоупотреблений и хищений. Сбор доказательств фактически завершен, дело можно было бы направлять в суд, но в процессе расследования выявлен еще ряд преступлений, ущерб от которых исчисляется сотнями тысяч долларов. Совсем скоро сможем рассказать больше.
– Когда завершится расследование по делу руководителя Центра молодежной моды БГУ Варламова?
– Дело четкое, понятное, там нет никаких сложностей. Сейчас заканчивается крупная ревизия, уже установлено, что причиненный Варламовым ущерб составляет около 1 миллиарда рублей. Единственная проблема заключается в большом числе потерпевших. Он собирал деньги у сотен людей, дети которых занимались в этом агентстве. Нужно, помимо проведения хозяйственных ревизий, неоднократно допросить около 300 человек. Я думаю, нам потребуется еще несколько месяцев, чтобы завершить эту работу и направить дело в суд.
– Как идет следствие по делу руководителя Иудейского религиозного объединения Дорна?
– По итогам проделанной работы однозначно усматривается состав преступления по признакам хищения с использованием служебного положения. Установлено около 10 руководителей предприятий, которые передавали Дорну взятки. Найдены свидетельства того, как эти деньги маскировались липовыми документами. Нанесен ущерб религиозному объединению, его членам.
– Какие сложности вызывает дело финансовой пирамиды «МММ»?
– Действия пяти задержанных человек вполне подпадают под наше уголовное законодательство, хотя надо сказать, что ими был продуман весьма изощренный алгоритм ухода от ответственности, причем с учетом юридических тонкостей в разных странах, где они пытались работать. Тем не менее сейчас обоснованность обвинений в их адрес не вызывает сомнений.
– Собираются ли белорусские следователи допросить главного строителя пирамиды – Сергея Мавроди?
– Если получим реальные доказательства его участия в деяниях наших организаторов «МММ», то встанет вопрос уже не о допросе, а о привлечении Мавроди к уголовной ответственности. Но пока об этом говорить рано.
Об интернете и профессионализме
– И все–таки мне кажется, что следственные и оперативные органы могли бы более полно рассказывать о своей работе. Зачем искусственно создавать информационный вакуум, который тут же заполняется домыслами? Я имею в виду дело Коновалова-Ковалева.
– Я считаю, что это единственное упущение. Да и упущение ли? Следственный комитет не занимался этим делом, но я знаю многие его обстоятельства. Мы говорили уже про эталонный пример раскрытия убийства, а в этом деле видим эталонный пример раскрытия теракта. Оно расследовано на высочайшем уровне. Был восстановлен уникальный видеоряд движения террориста, установлены подвозивший его таксист, снимаемая им квартира... Все это говорит о глубине и кропотливости работы. Я думаю, что именно серьезность предъявленного подозреваемым обвинения подвигла следователей не спешить с информированием общественности. Иначе это могло быть воспринято как попытка давления на суд. Поэтому было принято решение дождаться приговора, а потом уже комментировать ход расследования. Кроме того, такая позиция была продиктована защитой интересов самих обвиняемых, которых нельзя называть преступниками до последней точки в приговоре.
– Между тем интернет не стеснялся судить об этом деле с первого дня...
– От заявлений интернет–деятелей можно было бы отмахнуться, если бы их стараниями палачи не превращались в мучеников. Меня, например, очень возмутило недопонимание или намеренное искажение роли Ковалева в тандеме террористов. Я уж не говорю о том, что он был соучастником с юридической точки зрения. У него было другое, более опасное свойство: он служил психологическим детонатором для новых терактов. Ведь Коновалову в силу его личностных особенностей постоянно нужен был зритель. Он нуждался в моральной поддержке, которую на протяжении 10 лет получал от соучастника. Не имея этого одобрения, он потерял бы немалую часть мотивации для своих действий. Если Коновалов – исполнитель теракта, то не являлся ли Ковалев его немым вдохновителем?
– Самодеятельные интернет-сыщики и не пытались разобраться в роли второго обвиняемого...
– В интернете сидят дилетанты, цель которых – не поиск истины, а привлечение внимания к своему сетевому ресурсу. У профессионалов же, которые знакомились с материалами дела, не возникло ни единого сомнения в неопровержимости доказательств. Потому что ни один профессионал не станет давать оценки до того, как увидит всю совокупность доказательной базы. Кстати, такой же подход у нас в Следственном комитете. Нет такого, чтобы пришел оперативник, на пальцах объяснил следователю: мол, произошло преступление, давайте возбуждать дело. Нет, сначала клади на стол письменные доказательства, все улики, результаты оперативно–розыскных мероприятий, аудиоматериалы, а потом будем принимать решение.
Если сохраним такой подход, сможем открыто смотреть людям в глаза, потому что свою работу делаем честно.
– Что видите сейчас своей основной задачей?
– Хочу, чтобы и у наших сотрудников, и в обществе в полной мере появилось понимание, что Следственный комитет – это не какая-то вещь в себе, не механизм узкого применения в жестких рамках, не карательный инструмент, а структура, которая помогает совершенствоваться всей правоохранительной системе, государству в целом. Выполним эту задачу – сможем говорить, что Следственный комитет состоялся.
Об этапе становления
– Валерий Павлович, Следственный комитет работает уже почти четыре месяца. Что было самым сложным во время его создания?
– Перед нами стояла задача без раскачки, без каких–либо переходных этапов, немедленно осуществить реформу следствия. Хотя это в некотором роде стрессовая ситуация, я считаю, что такое решение было единственно верным. Ведь преступность не будет ждать, пока органы предварительного расследования заработают в новом виде. Правонарушения происходят регулярно, и следствие должно мгновенно на них реагировать. Не было ни морального, ни юридического права откладывать эту реакцию на потом. Так вот, самым сложным было не допустить провала на каком–либо участке работы. Ведь численный состав следователей не изменился, просто они из структур МВД, госконтроля, прокуратуры перешли в Следственный комитет вместе с имеющейся у них материально–технической базой – автотранспортом, компьютерами и т.д.
– При этом территориальные подразделения СК остались на базе МВД?
– Да, мы сознательно пошли на это, потому что более 90 процентов нагрузки по расследованию уголовных дел ложилось на милицейских следователей. Этот подход оказался наиболее приемлемым, и сейчас уже можно говорить, что никакого спада следственной работы не произошло. Хотя в первый месяц были шероховатости, касающиеся оперативности расследований, но все эти негативные моменты были устранены. Для этого руководителям Следственного комитета пришлось побывать во всех областях и ряде районов, на местах решать возникающие проблемы.
– В чем, на ваш взгляд, залог успешного перехода следствия на новые рельсы?
– Я думаю, правильным шагом было выделить главную фигуру Следственного комитета и подчинить всю работу его интересам. Речь идет о рядовом следователе. Он – основа новой структуры, а все остальное – центральный аппарат, финансы, тыл, кадры, процессуальный контроль – работает на него. С учетом этого создавался штат, распределялись специальные звания и полномочия.
– Какие изменения произошли в правоохранительной системе страны с созданием Следственного комитета?
– Одна из важнейших новаций – появилась многоступенчатая система, исключающая необоснованное привлечение граждан к уголовной ответственности. За I квартал года следователями рассмотрено более 30.000 заявлений и сообщений о преступлениях, при этом принято почти 4.000 решений об отказе в возбуждении уголовных дел.
Налажен процессуальный контроль в самом Следственном комитете: руководители подразделений вынесли 77 решений об отмене постановлений о возбуждении уголовных дел, необоснованно вынесенных следователями. Столько же ходатайств направлено нами в прокуратуру по поводу дел, необоснованно возбужденных органами дознания. Поясню, что органы дознания – это милиция, КГБ, ДФР КГК, командиры воинских частей и т.д.
С одной стороны, таких дел вообще не должно быть. Мы это понимаем и к этому стремимся. С другой – также понимаем и то, что никто не застрахован от ошибок, поэтому видим свою задачу в том, чтобы эти ошибки вовремя выявить и исправить. Поэтому в 2,5 раза снизилось количество отказов прокуратуры в возбуждении уголовных дел, инициированных следователями: в I квартале прошлого года таких решений было 305, в этом году – 125. Тут я должен заметить, что прокуратура, которой следствие больше не подчиняется, весьма придирчиво оценивает нашу работу. Даже были слышны роптания со стороны отдельных сотрудников СК, будто прокурор субъективно подошел к принятию решения о направлении уголовного дела на дополнительную проверку. На самом деле для принятия такого решения обычно есть основания, и для нас это повод еще раз посмотреть, в чем были недоработки следствия. Тут же замечу, что количество дел, направленных прокуратурой на дополнительную проверку, уменьшилось на 34 процента. В результате этой совместной работы до суда доходят только справедливо возбужденные и качественно расследованные дела, об этом говорит тот факт, что суды не вынесли ни одного оправдательного приговора по делам, которые вели в этом году сотрудники Следственного комитета.
О коррупции и формализме
– Появилась информация, что Следственный комитет вернул органам дознания для дополнительной проверки 263 дела по линии борьбы с коррупцией. Значит, 263 взяточника избежали ответственности?
– Во–первых, взяточником человека может признать только суд. Даже возбуждение уголовного дела еще не делает его преступником. Во–вторых, поводом для направления дела на дополнительную проверку являлись недостаточность либо полное отсутствие оснований для уголовного преследования. В одних случаях не хватало доказательств, в других – эти доказательства не были должным образом получены и закреплены.
– Органы дознания доработали эти дела?
– Только четверть из них. Это свидетельствует о том, что наше непринятие этих дел к производству было обоснованным.
– Не говорит ли этот факт о том, что борьба с коррупцией у нас иногда ведется лишь для отчетности?
– Этот вопрос обсуждался во время моего доклада Президенту 9 апреля. Действительно, проблема существует.
Были случаи, когда органы дознания учитывали в качестве коррупционных деяния, по которым уголовные дела вообще не возбуждались! Дела нет, а галочка стоит. Такой подход, кроме прочих негативных явлений, приводит еще и к неверной оценке коррупционной угрозы в государстве. Наш анализ показал, что на самом деле среди всех осужденных за коррупционные преступления в прошлом году было менее 4 процентов представителей власти и лиц, занимающих ответственное должностное положение. Президент дал указание о срочном наведении порядка в вопросах регистрации и учета преступлений, особенно по линии борьбы с коррупцией. Чтобы общество видело реальную картину, а не помпезную отчетность.
Об экономических преступлениях и сверхзадаче
– Формализм – единственная причина необоснованно возбужденных дел по коррупции и экономическим преступлениям?
– Нет, еще были случаи неправильной оценки действий должностных лиц, без рассматривания контекста ситуации, в которой они оказались. При более глубокой проверке выяснялось, что действия, которые формально выглядели незаконными, на самом деле объяснялись служебными интересами, а не какой-либо корыстью. То есть имели место нарушения не закона, а внутриведомственных инструкций, но при этом руководители действовали не во вред, а на пользу предприятию.
– Какова позиция Следственного комитета по таким случаям?
– Как руководитель СК скажу, что, если имело место нарушение закона, мы обязаны возбудить, расследовать уголовное дело, направить его в суд. Без каких–либо скидок на ситуацию. Другого варианта нет. Вместе с тем следователи ориентированы на то, чтобы выявлять причины и условия, способствующие совершению преступлений. Так вот, изучая эти причины, мы видим, что они иногда кроются в излишней забюрократизированности наших предприятий, наличии большого числа разного рода инструкций. Министерства и ведомства создают для подчиненных им предприятий замкнутый круг: с одной стороны, требуют прибылей и эффективности производства, а с другой – так заинструктировали руководителей, что лишили их возможности профессионального риска, сковали их хозяйственную инициативу.
– Как реагирует следствие на эту ситуацию?
– Нами только в I квартале направлено более 7,5 тысячи представлений в различные органы для устранения причин и условий, способствующих преступлениям. Мы этой работе придаем очень большое значение, потому что это одна из важнейших задач Следственного комитета – выявлять корни преступлений, обнаруживать узкие места в законодательстве, указывать на недостатки в организации хозяйственной деятельности.
– Другими словами, расследование преступлений – не самоцель?
– Если исходить из государственных интересов, то есть более глобальная задача – способствовать оживлению экономики, оздоровлять общество в целом, устранять причину болезни, а не бороться лишь с ее последствиями. В конечном счете мы работаем не только для того, чтобы покарать конкретного преступника, а чтобы людям жилось комфортно, чтобы органы власти, субъекты хозяйствования и все общественные институты работали без сбоев.
– Выходит, ваша роль шире, чем об этом принято думать? То есть Следственный комитет выступает неким экспертным органом?
– Пока этого еще нет в том объеме, как хотелось бы, но мы к этому стремимся. Президент особо предупредил, что мы должны избежать погружения в следственную рутину, уйти от конвейерного монотонного труда. Поэтому нацеливаем следователей на то, чтобы они любое дело рассматривали, образно говоря, под микроскопом, чтобы за любым преступлением старались увидеть проблему целиком, помочь от нее избавиться. Думаю, это не менее важно, чем реализация принципа неотвратимости наказания.
– А как обстоит дело с возмещением ущерба от преступлений?
– Сравните цифры: в 2010 году только в 31 проценте случаев возмещался ущерб; в 2011-м – в 38 процентах, в этом году – в более чем 51 проценте. Возмещено 23 миллиарда рублей ущерба, и это не предел. Потому что по тем уголовным делам, которые сейчас расследуются, с учетом арестованного имущества общий процент возмещения превышает 100.
О работе над ошибками
– Расскажите, как налажено взаимодействие с судебной системой.
– Я думаю, как положительный момент можно отметить то, что мы стремимся максимальное число дел рассмотреть на стадии досудебного производства. Есть категория дел, которые закон позволяет разрешить до суда. Например, в связи с деятельным раскаянием обвиняемого, его примирением с потерпевшим. В I-м квартале 2012–го следователями принято в пять раз больше таких решений, чем за то же время 2011–го.
– Были опасения, будто следователи неправильно поймут принцип взаимодействия с судами. Желая подстраховаться, заранее попытаются заручиться какими-то гарантиями, что их дело будет принято судом к рассмотрению...
– Это недопустимо, и позиция судов в этом вопросе железобетонная: никакого неформального общения, никаких субъективных факторов, способных влиять на правосудие. Другое дело, что сейчас, с созданием единого следственного органа, появилась возможность выработать единый подход к процессуальным тонкостям, оценке доказательств, их допустимости. Для этой работы при председателе СК создан научно-консультативный совет, в который входят руководители Верховного Суда, Генеральной прокуратуры, ученые-юристы. Он анализирует системные недостатки прежней модели следствия, исключает разрозненность методов расследования, которые существовали у следователей разных структур. Суды, в свою очередь, каждый квартал проводят обзор уже завершенных, рассмотренных дел, в которых указывают на недостатки расследования в какой–либо конкретной ситуации.
– То есть идет своеобразная работа над ошибками?
– И не только. Порой выявляется не профессиональная ошибка, а обыкновенная халатность следователя. За первые три месяца года мы привлекли за это к ответственности 65 своих сотрудников. В то же время мы вынуждены, грубо говоря, расхлебывать ошибки прежней системы следствия, ведь выносились оправдательные приговоры по уголовным делам, расследованным до 1 января 2012 года. Для нас сейчас крайне важно выявить системные упущения того времени, оценить, в чем тогда были не правы следователи. Ведь каждая ситуация касается людских судеб, жизненно важных интересов как потерпевшего, так и обвиняемого.
– А как налажено сотрудничество с МВД и прокуратурой?
– Всем приходится привыкать действовать в новых условиях. Создание Следственного комитета повлекло изменения в законодательстве, например, существенно ограничило влияние прокурора непосредственно на следователя. Прокуратура сейчас предъявляет требования руководителю следственного подразделения, а уж он решает, какие меры предпринять для устранения недостатков. Похожая ситуация и с милицейским ведомством, которое теперь не может напрямую давать указания следователям. Но не надо думать, будто следователь сделался некоей бесконтрольной фигурой и без него теперь ни одно дело не будет возбуждено. Создана система, которая позволяет исключить субъективизм любой стороны, участвующей в уголовном процессе. Во-первых, у органов дознания по закону осталась возможность самостоятельно возбудить уголовное дело и провести дознание в течение 10 суток до передачи в Следственный комитет. Во-вторых, уголовное дело может возбудить и прокуратура. Вообще, надо сказать, что некоторое недопонимание, те мелкие трения, которые возникают, в ходе отладки совместной работы устраняются. И они носят скорее частный характер, а не превращаются в какую–либо тенденцию.
О занятости следователя
– Удалось ли снизить нагрузку на следователя?
– Когда создавался СК, мы изучили нагрузку по каждому району во всей стране. В результате вышло, что более прочих загружены следователи Минска. А в некоторых регионах, например в Могилевской и Витебской областях, нагрузка была меньше. В итоге мы увеличили штат минского управления на 50 человек, также к нам пришли следователи транспортной, военной прокуратур, у которых раньше дел было меньше, чем, скажем, у милицейских следователей. Это позволило более–менее равномерно распределить нагрузку.
– И сколько она составляет сейчас?
– Понимаете, если я назову вам усредненную цифру, это создаст не совсем верное представление. Дело делу рознь. Да, сейчас в некоторых подразделениях нагрузка остается сравнительно высокой и составляет 10-18 дел на одного следователя. Но есть и следователи, у которых всего одно дело, однако рабочая нагрузка на них гораздо выше. Взять, допустим, дело по «МММ». Оно содержит массу эпизодов, подозреваемые и потерпевшие разбросаны по всей стране, необходимо досматривать огромное количество компьютеров и документации, проводить множество экспертиз. С другой стороны, есть так называемые фактовые преступления, картина которых очевидна. Их можно расследовать в порядке ускоренного производства. Кстати, это тоже согласуется с поручением Президента повысить оперативность расследования, исключить многомесячную волокиту, то есть не искать преступлений там, где их нет. В результате только за март 890 дел рассмотрено в ускоренном порядке. Это существенно больше, чем в прошлом году.
О молодом пополнении
– Академия МВД, как известно, заявила о прекращении подготовки специалистов следственного дела. Где собираетесь брать кадры?
– Помимо тех людей, которые перешли к нам из упраздненных следственных структур, есть немало кандидатов, получивших соответствующее образование и даже имеющих опыт следственной работы, которые в силу разных причин оказались в других службах. Сейчас они изъявляют желание вернуться к работе по специальности. Кроме того, нами отобрано около 200 человек из числа будущих выпускников вузов, обучающихся по юридическому профилю: из Академии МВД, БГУ, Академии управления, Гродненского университета. В феврале – марте они проходили практику в различных подразделениях СК, ознакомились со спецификой работы следователя, а мы убедились, что они подходят для этой службы.
– А может ли появиться, скажем, отдельная кафедра следствия на юридических факультетах?
– Это дело будущего, но мы уже сейчас договариваемся с ведущими вузами, чтобы они целенаправленно и ритмично готовили кадры для Следственного комитета. Допустим, с Академией управления при Президенте уже достигнуто соглашение о внесении определенных коррективов в учебную программу, а также о включении в образовательный процесс наших сотрудников, чтобы тонкости юридической теории познавались наравне со следственной практикой. Кроме того, мы сейчас активно работаем над введением такого института, заложенного в уголовно-процессуальном законодательстве, как общественные помощники следователя. Это могут быть те же студенты-юристы, которые будут привлекаться следователем для решения каких-либо задач.
О первом деле Следственного комитета
– Год начался с тягчайшего преступления – убийства в новогоднюю ночь...
– Да, Юлю Ляшук убили фактически в первые часы существования Следственного комитета. На расследование этого дела смотрела вся страна. Поэтому преступление носило, можно сказать, характер вызова новой структуре, явилось ее первым испытанием. И вот тут создалось сразу несколько необычных ситуаций. Во-первых, дело было раскрыто чисто следственным путем. Вы знаете, когда происходит убийство, обычно подключаются оперативные службы, прорабатывают связи, ищут подозреваемого и представляют его следователю. В данном случае этого не произошло. Во-вторых, Следственный комитет сразу показал, что не хочет работать старыми методами, когда обстоятельства и версии подгоняются под конкретного подозреваемого. Ведь такой человек появился почти сразу, его задержали. Может быть, в прежние времена был бы велик соблазн представить его виновником, отрапортовать о моментальном раскрытии преступления. Здесь произошло по-другому: провели экспертизу, установили непричастность задержанного и отпустили его. Единственная возможная ниточка оборвалась. Тогда на место была направлена группа в составе моего заместителя Валентина Шаева, нашего опытнейшего следователя Александра Казаченко и талантливого криминалиста Арцвика Мадояна. Удалось взять геном подозреваемого с вещей убитой, что позволило сузить круг возможных виновников и задержать убийцу. Затем опять же следственным путем, то есть в результате осмотра места происшествия, вещей погибшей (я подчеркну – не в результате допросов или каких–либо оперативных комбинаций) удалось установить, что подозреваемый был не один. В ходе следствия вышли на соучастника, он тоже задержан. Разумеется, как и в известном фильме, следователь действовал не один – он бы не справился без криминалиста, без оперативных сотрудников, которые принимали участие в розыске и задержании второго подозреваемого.
– Были ли поощрены эти сотрудники?
– Да, моим приказом – следователь и криминалист, кроме того, направлено ходатайство в МВД о поощрении сотрудников милиции, входивших в следственно–оперативную группу. Особенно важно, что раскрытие убийства Юлии Ляшук явило собой пример взаимодействия всех служб, оперативности и качества расследования. Это дело можно считать эталонным, к такой слаженной работе стоит стремиться всей правоохранительной системе. Сейчас следственные действия завершаются, материалы этого дела готовятся для направления в суд.
О резонансных уголовных делах
– А на какой стадии находится расследование по делу бывшего заместителя министра внутренних дел Евгения Полудня?
– Очень много работы уже проведено, и немало еще предстоит. Дело в том, что там очень много эпизодов, свидетельствующих о его злоупотреблениях. Ряд эпизодов фактически уже доказан, их хоть сейчас можно представлять в суд, их достаточно для осуждения. Но есть еще несколько направлений его незаконной деятельности, расследование по которым затрудняется тем, что ряд свидетелей временно находятся за границей.
– Недостаток информации по этому и другим делам плодит разного рода слухи и сплетни, которые позже придется опровергать. Не проще ли рассказать, в чем конкретно виноват бывший замминистра?
– Пока говорить об этом рано, это может помешать следствию. Вкратце скажу, что он отдавал распоряжения и принимал решения, выходящие за рамки его полномочий, причем делал это в личных целях и в нарушение закона. И получал за это незаконные вознаграждения.
– Что можно сказать по обвинению банкира Коцаренко?
– Уже звучавшая в отношении его информация — лишь незначительная часть выявленных злоупотреблений и хищений. Сбор доказательств фактически завершен, дело можно было бы направлять в суд, но в процессе расследования выявлен еще ряд преступлений, ущерб от которых исчисляется сотнями тысяч долларов. Совсем скоро сможем рассказать больше.
– Когда завершится расследование по делу руководителя Центра молодежной моды БГУ Варламова?
– Дело четкое, понятное, там нет никаких сложностей. Сейчас заканчивается крупная ревизия, уже установлено, что причиненный Варламовым ущерб составляет около 1 миллиарда рублей. Единственная проблема заключается в большом числе потерпевших. Он собирал деньги у сотен людей, дети которых занимались в этом агентстве. Нужно, помимо проведения хозяйственных ревизий, неоднократно допросить около 300 человек. Я думаю, нам потребуется еще несколько месяцев, чтобы завершить эту работу и направить дело в суд.
– Как идет следствие по делу руководителя Иудейского религиозного объединения Дорна?
– По итогам проделанной работы однозначно усматривается состав преступления по признакам хищения с использованием служебного положения. Установлено около 10 руководителей предприятий, которые передавали Дорну взятки. Найдены свидетельства того, как эти деньги маскировались липовыми документами. Нанесен ущерб религиозному объединению, его членам.
– Какие сложности вызывает дело финансовой пирамиды «МММ»?
– Действия пяти задержанных человек вполне подпадают под наше уголовное законодательство, хотя надо сказать, что ими был продуман весьма изощренный алгоритм ухода от ответственности, причем с учетом юридических тонкостей в разных странах, где они пытались работать. Тем не менее сейчас обоснованность обвинений в их адрес не вызывает сомнений.
– Собираются ли белорусские следователи допросить главного строителя пирамиды – Сергея Мавроди?
– Если получим реальные доказательства его участия в деяниях наших организаторов «МММ», то встанет вопрос уже не о допросе, а о привлечении Мавроди к уголовной ответственности. Но пока об этом говорить рано.
Об интернете и профессионализме
– И все–таки мне кажется, что следственные и оперативные органы могли бы более полно рассказывать о своей работе. Зачем искусственно создавать информационный вакуум, который тут же заполняется домыслами? Я имею в виду дело Коновалова-Ковалева.
– Я считаю, что это единственное упущение. Да и упущение ли? Следственный комитет не занимался этим делом, но я знаю многие его обстоятельства. Мы говорили уже про эталонный пример раскрытия убийства, а в этом деле видим эталонный пример раскрытия теракта. Оно расследовано на высочайшем уровне. Был восстановлен уникальный видеоряд движения террориста, установлены подвозивший его таксист, снимаемая им квартира... Все это говорит о глубине и кропотливости работы. Я думаю, что именно серьезность предъявленного подозреваемым обвинения подвигла следователей не спешить с информированием общественности. Иначе это могло быть воспринято как попытка давления на суд. Поэтому было принято решение дождаться приговора, а потом уже комментировать ход расследования. Кроме того, такая позиция была продиктована защитой интересов самих обвиняемых, которых нельзя называть преступниками до последней точки в приговоре.
– Между тем интернет не стеснялся судить об этом деле с первого дня...
– От заявлений интернет–деятелей можно было бы отмахнуться, если бы их стараниями палачи не превращались в мучеников. Меня, например, очень возмутило недопонимание или намеренное искажение роли Ковалева в тандеме террористов. Я уж не говорю о том, что он был соучастником с юридической точки зрения. У него было другое, более опасное свойство: он служил психологическим детонатором для новых терактов. Ведь Коновалову в силу его личностных особенностей постоянно нужен был зритель. Он нуждался в моральной поддержке, которую на протяжении 10 лет получал от соучастника. Не имея этого одобрения, он потерял бы немалую часть мотивации для своих действий. Если Коновалов – исполнитель теракта, то не являлся ли Ковалев его немым вдохновителем?
– Самодеятельные интернет-сыщики и не пытались разобраться в роли второго обвиняемого...
– В интернете сидят дилетанты, цель которых – не поиск истины, а привлечение внимания к своему сетевому ресурсу. У профессионалов же, которые знакомились с материалами дела, не возникло ни единого сомнения в неопровержимости доказательств. Потому что ни один профессионал не станет давать оценки до того, как увидит всю совокупность доказательной базы. Кстати, такой же подход у нас в Следственном комитете. Нет такого, чтобы пришел оперативник, на пальцах объяснил следователю: мол, произошло преступление, давайте возбуждать дело. Нет, сначала клади на стол письменные доказательства, все улики, результаты оперативно–розыскных мероприятий, аудиоматериалы, а потом будем принимать решение.
Если сохраним такой подход, сможем открыто смотреть людям в глаза, потому что свою работу делаем честно.
– Что видите сейчас своей основной задачей?
– Хочу, чтобы и у наших сотрудников, и в обществе в полной мере появилось понимание, что Следственный комитет – это не какая-то вещь в себе, не механизм узкого применения в жестких рамках, не карательный инструмент, а структура, которая помогает совершенствоваться всей правоохранительной системе, государству в целом. Выполним эту задачу – сможем говорить, что Следственный комитет состоялся.