19-й раз Александр Лукашенко отмечает день рождения на посту президента Беларуси; почему это стало возможным? Почему ситуация в Беларуси для некоторых зарубежных исследователей и дипломатов выглядит не так однозначно, как это порой кажется, исходя из того, что чаще всего в западной прессе Лукашенко называют последним диктатором Европы. На вопросы Международного Французского Радио (Radio France Internationale, RFI) отвечает Григорий Иоффе, профессор социальной географии Рэдфордского университета (США)
 
RFI:  Большинство западных политологов негативно относятся к режиму Лукашенко, обвиняют его в том, что он авторитарный лидер, называют его диктатором. Ваш взгляд несколько отличается от таких наиболее часто звучащих на Западе оценок. Почему?

Григорий Иоффе: Если он отличается, то, наверно, потому что я подхожу к этому с естественно-исторической точки зрения, и рассматриваю его как порождение той среды, в которой он вырос, и довольно специфической страны и национальной общности, от лица которой он выступает. Я не политолог, а социальный географ, то, что называется human geography. Я свободен от некоторых политологических клише и пытаюсь работать как свободный художник.

RFI: Тогда вопросы к вам как к социальному географу. Давайте говорить с этой позиции об Александре Лукашенко.

Григорий Иоффе: Я как раз и пытаюсь говорить с этой позиции. География – пространственная наука. Она рассматривает пространство как некую континуальную данность, где нет каких-то очень жестких границ. Бывают, конечно, границы, – береговая линия или горный хребет. Но в социальном смысле таких границ мало. В этом смысле Беларусь представляет собой идеальный объект. Потому что белорусы долгое время не имели четкого самосознания или, как принято говорить, идентичности.

Католики, жившие здесь, идентифицировали себя с поляками, православные – с русскими. И долгое время для собственно белорусов не было никакой ниши. Они называли себя тутэйшими. На эту тему много всего написано. Сейчас они формируются как нация, возникает национальное самосознание. И мне представляется, что Александр Лукашенко в совершенно не отфильтрованном виде воспроизводит умонастроения, чаяния и стереотипы значительного числа белорусов.

Сколько этих белорусов – трудно сказать. Очевидно, что их число уменьшилось во время и в результате экономического кризиса 2011 года. Но люди, которые живут и чувствуют в унисон с Александром Лукашенко, – или наоборот – те, с кем он живет в унисон, живет и чувствует, – они все же представляют собой достаточно монолитный блок. Несравненно более монолитный, чем те, кто находится вне этого блока. Вне этого блока вообще разброд и шатания. Есть какие-то группы влияния, которые все время реструктурируются, они завязаны на каких-то внешних спонсорах. И это особая статья.

Я повторюсь, Александр Лукашенко потому так долго находится на вершине власти в Беларуси, что его речь и даже манера говорить, и – во многом – поведение созвучны стереотипам массового сознания, которые сформировались здесь...

RFI: Почти два десятка лет Александр Лукашенко отмечает день рождения, будучи президентом страны. Всякий раз накануне этой даты, многие медиа задаются вопросом, в чем секрет долголетия Лукашенко на посту главы государства. Много про это сказано разными аналитиками. Но меняется ли со временем толкование причин и что еще можно добавить к тому, что вы уже перечислили?

Григорий Иоффе: Уже в течение долгого времени целый ряд авторов предсказывает неминуемый коллапс белорусской экономики и государства. Но коллапс так и не наступил. Наряду с тем, о чем я говорил, – с созвучностью ментальных клише, способа мыслей и действий Александра Григорьевича, с таковыми в обществе, в котором он живет, – безусловно, он создал достаточно монолитный госаппарат. Режим западных санкций усилил консолидацию этого аппарата. Этот государственный аппарат, – видимо, (с поправкой на то, что я тут не живу) с очевидно определенными чертами авторитаризма, зачищенностью политического поля, где существует только один политик, – выказал известную эффективность. По крайней мере, на низовом уровне.

Можно сравнить, например районные центры, но также и областные, в регионах сопредельных с Украиной и Россией. Если побывать по разные стороны границы, то это можно сделать даже чисто визуально – по дорогам, по состоянию строений в райцентрах, по тому, как люди относятся к представителям власти, по тому, чего они от них ожидают (например, помощи в каких-то инфраструктурных делах), по тому, как на белорусской стороне гнездятся аисты, а на российской они куда-то исчезают…
По всем этим и, возможно, каким-то другим параметрам белорусская власть создала нечто более прочное и нечто такое, что людям, живущим по ту сторону от белорусской границы, нравится больше. Последние – и это без всякой иронии – завидуют белорусам. На эту тему много опубликовано статей. И я лично не склонен относиться к этому с предубеждением и недоверием. Это очень важно, то, как живет провинция.

Вероятно, в Беларуси меньше коррупции, чем в России и на Украине. С другой стороны, сопоставление Беларуси именно с Россией и Украиной имеет смысл. Те сопоставления, которые делают белорусы, русские, украинцы – которые лучше всего осведомлены о положении дел, как в своих странах, так и в двух других – имеют смысл. Если вывод делается в пользу Беларуси, то на этом также в значительной мере основана исключительная жизнестойкость белорусского политического режима.

RFI: В разговоре, предшествовавшем записи нашей беседы, вы сказали, что у вас была возможность убедиться, в том, что среди чиновников, окружающих Лукашенко (чиновников МИД и других), есть люди, вполне адекватно воспринимающие ситуацию, вы говорили, что они совсем не похожи на Александра Лукашенко. Во всяком случае, на того, которого мы видим по ТВ, по радио, на человека, делающего одиозные заявления. Почему эти люди, которые, на ваш взгляд, совсем другие, почему возникает ощущение, что именно на них держится авторитарный режим. Они не могут ничего изменить?

Григорий Иоффе: Это вопрос многоголовый. С одной стороны, есть стереотипное мнение, что Лукашенко подбирает людей по принципу личной преданности, а профессионализм находится на достаточно удаленном месте.

Мои представления, исходя из опыта общения с белорусскими чиновниками, с которыми я имел возможность контактировать в течение ряда лет, входят в столкновение с этой стереотипной точкой зрения. Мне не хотелось бы называть фамилии, но их уже наберется не меньше десятка – от МИДа до Нацбанка, госкомитета по имуществу и т.д. – у меня всегда складывалось представление, что это весьма грамотные специалисты. Они работают на существующий режим вполне сознательно. У них есть представление о том, что этот режим отражает национальные интересы страны. И они считают себя патриотами.

Я прекрасно понимаю, что это заявление может быть неоднозначно истолковано. Потому что не существует единого представления о белорусской идентичности, о белорусском патриотизме, о том, что такое быть белорусским патриотом. Но эти люди считают, что на определенном историческом этапе Александр Григорьевич выполняет миссию консолидатора этой до сих не вполне консолидированной группы, которая называет себя белорусами.

Особенно это существенно перед лицом братских объятий, имеющих место с востока. Ведь не секрет, что Россия направляет в Беларусь большое количество средств, составляющее по некоторым оценкам до 16 процентов валового национального дохода последней. И эти деньги весьма существенны для существования этого режима и социальной сферы Беларуси. В то же время понятно, что Россия осуществляет здесь экономическую экспансию.

И мне думается, что поскольку внутривидовая борьба всегда более жесткая, гораздо более жесткая, чем как бы межвидовая – (потому что люди говорят на одном языке во всех смыслах этого слова) – мне кажется, что до сих Александр Григорьевич в этой трудной ситуации умудрялся постоянно отстаивать белорусскую инаковость и белорусские права на те или иные субъекты хозяйствования, например, на те пять крупных заводов, которые уже длительное время россияне хотят прибрать к рукам, а Лукашенко сопротивляется.

Россия осуществляет масштабный проект по созданию Евразийского союза, она придает этому геополитическое историческое значение, и естественно, что для них очень важна стабильность в этой крайней западной части евразийского союза.

Россия также понимает, что Александр Лукашенко со всеми его достоинствами и недостатками уже здесь, и он создал определенный режим. А всякая попытка расшатать этот режим может привести к власти в Беларуси человека совершенно неугодного Кремлю. Каким-то образом Александр Григорьевич длительное время балансирует между Россией и ЕС.

Нельзя сказать, что отношения с ЕС совсем уж плохи. С одной стороны, есть санкции, весьма обидные для белорусского высшего чиновничества. С другой стороны, эти санкции консолидировали режим. Люди, на которых эти санкции распространяются, они считаются наиболее лояльными представителями этого режима.

Одним из главных и хорошо скрываемых, но в то же время – как ни странно широко опубликованных секретов Беларуси – является то, что ни одна другая постсоветская страна не получает столько шенгенских виз в год на тысячу жителей, сколько на протяжении нескольких лет получает Беларусь…

RFI: При чем здесь Лукашенко?

Григорий Иоффе: Лукашенко является лидером страны, которую называют последней диктатурой Европы. Частота поездок, которые совершают белорусы на Запад, и наличие многих ниш в пределах страны, где белорусы могут самореализоваться в пределах страны, контрастирует с этим привычным мнением. Именно это я имею в виду, когда говорю о количестве шенгенских виз, которые получают белорусы.

Если белорусы ездят на запад чаще, чем россияне, чем украинцы, грузины, чем даже турки, – исходя из количества выданных шенгенских виз на тысячу жителей, – это значит, что связи с Западом осуществляются.

И эта информация редко интерпретируется и озвучивается, потому что она не вписывается в представление о Беларуси как последней диктатуре Европы. Вообще все эти представления – это же клише.

RFI: Да, но в стране есть политзаключенные, последние прозрачные и честные выборы были в 1994 году. Все политические оппоненты, (которых упрекают в том, что они не имеют достаточного веса в обществе), реально не имеют легальной возможности сегодня никак показать себя, заявить о себе и объяснить белорусскому обществу, что они есть. В отличие от демократических обществ, в Беларуси сегодня нет системы, которая бы позволяла разным политическим силам проявить себя, заявить о своем существовании, СМИ, имеющие наибольшую аудиторию полностью подконтрольны власти… все это вы оставляете за кадром и объясняете, что в принципе в Беларуси все не так плохо...

Григорий Иоффе: Не приходится сомневаться, что в Беларуси авторитарный режим, а Лукашенко является авторитарным президентом. Не приходится сомневаться в том, что политическое поле здесь изрядно вытоптано. И тот факт, что сам Лукашенко называет себя единственным политиком Беларуси, представляется верным. Я уже говорил, что пытаюсь смотреть на разные стороны жизни Беларуси естественно-исторически.

Это не значит оправдывать существующее положение вещей. Это значит попытаться его объяснить и пытаться воздействовать на него теми способами, которые в перспективе могут дать какой-то результат.

Существует известная русская политическая традиция – на эту тему написано много работ, концепт русской системы или русской власти, например, Фурсова и Пивоварова. Здесь, в этой части света, накоплены очень длительные и хорошо укоренены традиции авторитаризма. Посмотрите на власть в России, она что? Менее авторитарна, чем в Беларуси? Но в России - в силу многовекового опыта ее государственного развития – существуют более множественные центры власти, чем в Беларуси.

Беларусь, в известной мере, больше Россия, чем сама Россия. Потому что властная вертикаль здесь куда более вертикальная и куда более властная.
Безусловно, если существующий в Беларуси режим консолидирован и жизнеспособен, а он консолидирован и жизнеспособен, то, видимо, путь демократизации этого режима не состоит в том, чтобы подвергать его остракизму и налагать на него санкции.

Как это уже все прекрасно понимают и в Беларуси и за ее пределами, санкции не достигли желаемых результатов и в принципе не могут их достигнуть. Вероятно, нужна какая-то кооптация значительной части этого режима, длительное обучение его представителей. И, может быть, с течением времени ситуация изменится.

Мне интересно вспомнить о высказываниях белорусского философа Акудовича, который сам себя относит к определенному национальному возрожденческому проекту, который всегда ассоциировался с белорусским народным фронтом – таким, каким он был при Зеноне Позняке.

Я очень хорошо помню этот период потепления между Беларусью и Западом. Обычно говорят между 2008 и 2010 гг, но я считаю, что период этот начался еще зимой 2007 года, когда председатель Парламентской ассамблеи Совета Европы Рене ван дер Линден приезжал в Минск на волне трений, существовавших между Беларусью и Россией по поводу цен на газ. Потепление началось на год раньше, чем об этом говорят. И это потепление было весьма значительным. И оно обрушилось 19 декабря 2010 года.

Так вот за несколько месяцев до этого я прекрасно помню, что Акудович говорил, что теперь самое главное – перевезти Лукашенко через Буг. Пусть он там окунется в атмосферу Европы, походит по тамошним кабинетам. Если мы их не европеизируем (имелся ввиду режим, чиновники Лукашенко), то «пиши пропало».

В этом высказывании Акудовича есть неявная убежденность в том, что альтернативы белорусскому режиму нет. То есть, не просто теоретически нет – это было бы странно. А в той системе, которая являет собой белорусскую политику. Если Акудович не видел этой альтернативы и говорил, что все зависит от европеизации Лукашенко, то почему же я, человек, не живущий здесь, а анализирующий происходящее в Беларуси с естественно-исторических позиций, должен думать иначе?
 
RFI