Следователь Архангельский упорно отказывался направлять мой текст на лингвистическую экспертизу Вместо этого он настрочил письмо на сайт «кадиров ру» с просьбой «оказать помощь прокуратуре».

Хотя тематика нашего сайта в основном посвящена Белоруссии, Союзному  государству и деятельности президента Лукашенко, мы не могли пройти мимо беспредела, который произошел в городе Тольятти. На радость исламистам там осуждена по статье 282 УК РФ журналист Татьяна Гузаева за выпуск и распространение листовки в поддержку Аракчеева. Представляем Вашему вниманию её речь в суде.

10 июня 2008 года меня ждёт очередной суд. Коллегия Самарского областного суда рассмотрит кассационную жалобу на решение федерального суда Автозаводского района Тольятти, признавшего меня виновной в «действиях, направленных на возбуждение ненависти и вражды». Что такое «действия, направленные на…», не понимает даже мой адвокат. Однако отсутствие чётких определений и критериев не мешает существованию статьи 282 УК РФ.

«Моя 282-я» началась весной прошлого года, когда я узнала о деле Аракчеева-Худякова. Чем больше мне становилось известно подробностей, тем сильнее было желание распространить эту информацию максимально широко. Я напечатала на принтере листовки и привезла их в городской парк Победы, где с помощью коллеги Алексея Напылова успела распространить несколько экземпляров, после чего была задержана сотрудниками милиции.

Кто отдал приказ о нашем задержании? Это будет сложно установить. В суде сотрудники МОБ и УБОП кивали друг на друга, не желая признаваться, кому же пришло в голову это «гениальное» решение.

Вместе со мной и Алексеем был задержан мой муж, скромный инженер-конструктор, вся вина которого заключалась в том, что он поинтересовался у «правоохранителей», за что меня задерживают. «Я, конечно, подозревала, что жениться на мне — не слишком разумное решение. Но я не знала, что это — уголовное преступление», — пыталась вразумить я следователя Женю Архангельского.

Однако мальчик был слишком занят исполнением начальственных приказов, чтобы реагировать на юмор. В итоге мужа обвинили в том, что он молча, сидя на лавке со сломанной ногой, «подрывал основы конституционного строя, угрожал безопасности государства».

Двое суток нас продержали в изоляторе временного содержания, после чего выпустили под подписку о невыезде. Адвокат Андрей Плаксин запросил за свои услуги в общей сложности 60 тысяч рублей. Благодаря вмешательству Русского Общественого Движения и нашего друга Андрея Борцова, деньги удалось собрать весьма оперативно.

18 мая, в день проведения неподалёку от Тольятти саммита «Россия-ЕЭС», у нас появился ещё один «подельник»: преподаватель истории Тольяттинской академии управления Никита Костин. Он был виноват в том, что пришёл в суд, когда там решался вопрос о назначении нам с мужем и Алексеем меры пресечения.

Затем потянулись долгие месяцы бездействия. Следователь Женя Архангельский упорно отказывался направлять мой текст на лингвистическую экспертизу. Вместо этого он настрочил письмо на сайт «кадиров.ру» с просьбой «оказать помощь прокуратуре». Кроме того, Женя сочинил донос, в котором попросил проверить счёт, на который перечислялись средства на оплату услуг адвоката, поскольку этот счёт «может использоваться для финансирования преступной деятельности». Вот так легко следователь Архангельский приравнял адвокатскую деятельность к преступной.

Из-за очевидной абсурдности обвинений мои «подельники» вскоре превратились в свидетелей. Наконец, была состряпана «правильная» лингвистическая экспертиза, и дело передали в суд. Понимая, что он ничего не понимает, государственный обвинитель Разумов ходатайствовал о проведении дополнительной, комплексной психолого-лингвистической экспертизы. В итоге мы получили три противоречащих друг другу мнения: два лингвистических и одно психологическое. Сотрудники местного психоневрологического диспансера усмотрели в тексте признаки «непреднамеренного отсроченного отрицательного внушения по отношению к лицам чеченской национальности». Правда, в суде эксперт не смог пояснить на примере, в чём конкретно выражалось это внушение.

В итоге меня признали виновной в «возбуждении ненависти и вражды по отношению к группе лиц, осуществлявших геноцид русского народа» и присудили штраф 100 тысяч рублей.

* * *

Благодаря нелепым действиям «правоохранителей», вызвавшим широчайший резонанс, мои 100 экземпляров листовок превратились в тысячи. О деле Аракчеева-Худякова узнали десятки тысяч людей.

Таким образом, задачу-минимум можно считать достигнутой.

Теперь передо мной следующая цель: восстановление законности и справедливости в отношении меня самой. Ведь если государство считает возможным так поступать со своими защитниками (в частности — с Аракчеевым и Худяковым), то, вероятно, оно считает свои действия правильными и законными? Стало быть, оно не должно препятствовать тому, чтобы об этих действиях узнавали граждане?

Ниже — последнее слово, произнесённое мною в суде.

Принято считать, что в современной России нет политических дел: якобы все дела, возбуждаемые в отношении инакомыслящих — только уголовные. Однако это не соответствует действительности. Вот и рассматриваемое дело, от начала и до конца, является политическим. Возбуждено оно было не оттого, что я совершила какое-то преступление, а по целому ряду причин, не имеющих никакого отношения к межнациональным отношениям.

Первая (и главная) причина — подготовка к проведению «марша несогласных» в Самаре.

Подтверждений этому в рассматриваемом уголовном деле более, чем достаточно. Это протоколы допроса участников и организаторов самарского «марша несогласных», которыми изобилует это уголовное дело. При изучении этих протоколов бросается в глаза одна деталь: все допрошенные, без исключения, сообщили, что со мной не знакомы, а моё имя впервые услышали от следователя.

Темой допросов была деятельность этих людей в Самаре по подготовке к «маршу несогласных» (который, кстати, не был запрещённым мероприятием). О тольяттинских событиях эти люди не имели никакого представления. В этой связи становится очевидным, что никаких оснований для допроса этих людей в рамках этого уголовного дела нет. Однако логика следствия становится ясна, если посмотреть на это дело с другой стороны.

Как нам пояснили в неофициальной беседе сотрудники УБОП, нас перепутали с участниками самарского «марша несогласных», которые в тот же день распространяли в Самаре листовки с призывами прийти на это мероприятие. Я склонна поверить в правдивость этих слов, поскольку несколькими месяцами ранее в ответе на нашу жалобу по поводу незаконного ограничения наших прав сотрудниками УВД прокуратура сообщила нам, что сотрудники УВД действовали в рамках распоряжения начальника ГУВД Самарской области Александра Реймера, которое называлось «О противодействии организации и проведению «маршей несогласных»«. Так мы впервые узнали из официального источника о наличии в России преследования по политическим мотивам, вопреки ст. 30 Конституции РФ, которая гласит: «Граждане РФ имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирования». Такой ответ прокуратуры, на мой взгляд, несколько расходится с тем, что говорят в телерепортажах о торжестве демократии в России.

Так вот. Даже после того, как выяснилось, что я не имею никакого отношения к организаторам и участникам «марша несогласных», уголовное дело не было прекращено. Я связываю это с тем, что есть и вторая причина возбуждения уголовного дела — желание некоторых сотрудников прокуратуры Автозаводского района выслужиться перед начальством. Напомню, что рассматриваемые нами события происходили во время подготовки к саммиту Россия-ЕЭС, проходившему в профилактории «Волжский утёс». Одновременно в Тольятти работали проверяющие из Генпрокуратуры. В таких условиях, во-первых, усилился надзор за инакомыслящими журналистами и студентами, а во-вторых, стало выгодным появление какого-нибудь громкого уголовного дела, которое могло бы показать проверяющим, что работники тольяттинской прокуратуры не зря занимают свои должности. И вот, такое уголовное дело было сфабриковано. Напомню, что поначалу прокуратура рапортовала о поимке некоей организованной преступной группы. Впоследствии же оказалось, что нет не только преступной группы, но и самого преступления. Но генпрокурорская проверка к тому времени уже закончилась.

Следствие с самого начала носило обвинительный характер, хотя в моём представлении задача следствия — не обвинить, а установить истину. Я считаю, что следствию было заведомо известно, что никакого состава преступления в моих действиях нет.

Это подтверждают несколько фактов.

Во-первых, следствие, несмотря на мои напоминания, не изъяло для экспертизы мой домашний принтер, на котором печатались листовки. Вместо этого был изъят ксероксный порошок в редакции газеты «Хронограф». Естественно, никакого отношения к делу этот порошок не имеет.

Во-вторых, в течение нескольких месяцев следователь Архангельский отказывался проводить лингвистическую экспертизу изъятых листовок. Между тем, практика дел по ст. 282 (а их в России было уже немало) показывает, что лингвистическая экспертиза по процедуре предшествует возбуждению уголовного дела. И только если экспертиза обнаруживает наличие признаков ст. 282, на этом основании возбуждается уголовное дело. До момента получения результатов экспертизы единственным формальным основанием для существования этого уголовного дела было мнение следователя Архангельского, который, насколько мне известно, не лингвист. Иными словами, в течение нескольких месяцев уголовное дело существовало вообще без каких-либо законных оснований.

В-третьих, когда экспертиза наконец-то была назначена, в качестве эксперта следователь Архангельский привлёк человека, чей профессионализм вызывает обоснованные сомнения. Об этом свидетельствует и отсутствие у госпожи Кальновой специальной экспертной подготовки по делам такого рода, и сам текст экспертизы, в котором для своих выводов так называемый «эксперт» использует отрывки текста, прямо опровергающие её же собственные выводы. Так, она утверждает, что в тексте наличествует прямое противопоставление русских и чеченцев по национальному признаку. В качестве показательного примера для своего вывода она использует эпизод с псковскими десантниками. Однако в этом эпизоде отсутствует вообще какое-либо упоминание о национальностях. Фактически, эта экспертиза подтвердила, что никаких оснований для обвинения меня в разжигании межнациональной розни не было и нет.

Более подробно я эту экспертизу обсуждать не вижу смысла, поскольку у меня вызывает сомнения не только профпригодность госпожи Кальновой, но и её психическое здоровье. Напомню, что госпожа Кальнова — единственная из всех, допрошенных в суде, у кого по прочтению листовки, по её словам, возникла ненависть к чеченцам. При этом даже у допрошенных в суде сотрудников милиции (в том числе — и тех, кто служил в Чечне), которые по определению не могут быть ко мне лояльными, поскольку они участвовали в моём задержании, прочитанная листовка не вызвала ненависти к чеченцам. Я не думаю, что на основании заявлений человека с сомнительной психической уравновешенностью можно строить какие-то выводы. В связи с этим у меня вызывает недоумение отказ суда признавать эту так называемую «экспертизу» ненадлежащим доказательством.

Защита неоднократно ходатайствовала о привлечении в качестве экспертов сотрудников специализированных авторитетных организаций, как, например, Гильдия лингвистов-экспертов «ГЛЭДИС» или Института русского языка. Как выяснил суд, найти эксперта ГЛЭДИС можно с помощью справочной 09. Тем не менее, следователь Архангельский этого не сделал, и в ходатайствах отказал.

Подтверждением того, что следствию заведомо было известно о моей невиновности, я считаю и тот факт, что за 7 месяцев ведения уголовного дела следствие не доказало ничего. В течение семи месяцев следствие цинично копалось в моей личной жизни, препятствовало мне в осуществлении моей профессиональной деятельности, ставило под угрозу моё здоровье. За мной, моими знакомыми и родными велась слежка, в нарушение ст. 23 Конституции РФ, которая гарантирует неприкосновенность частной жизни, тайну переписки и телефонных переговоров. В результате многочисленных обысков было изъято большое количество личных вещей, которые не имели никакого отношения к делу. Кстати, некоторые ценные вещи, изъятые во время обыска, так и не были нам возвращены. Например, моему мужу до сих пор не возвращена дорогостоящая флеш-карта.

Более того, некоторые так называемые «вещественные доказательства» никто и не собирался исследовать. Например, представленные на обозрение суда изъятые у меня во время обыска компакт-диски, которые до сих пор находятся в упаковке, сделанной во время изъятия. Или книга знаменитого русского религиозного философа, никем не запрещённого классика философской мысли Ильина «Путь к очевидности», исследование которой также никто не проводил. Таким образом, вещи изымались просто ради того, чтобы быть изъятыми. Просто для того, чтобы сымитировать ведение расследования.

Результат такого «расследования» — полное отсутствие каких-либо доказательств преступности моих действий. Единственное, что якобы доказало следствие — это то, что я не только никогда не скрывала, но и указала в заявлении, приложенном к протоколу моего допроса. Я действительно нашла информацию о деле Аракчеева-Худякова и «раскадыривании» улицы Кадырова в сети Интернет, я действительно изготовила рассказывающие об этом листовки на своём домашнем принтере, я действительно привезла их в парк Победы и попросила Алексея Напылова помочь мне в их распространении.

Что касается мотивов моих действий, то они просты: я возмущена отношением федеральной власти к военнослужащим и считаю, что военнослужащие вправе знать, как к ним относится государство. И если эти военнослужащие, прочитав мои тексты, завтра откажутся ехать в очередную «горячую точку», то в этом будет не моя вина, а вина государства, по-свински относящегося к своим защитникам.

Я также возмущена тем, что высокое звание Героя России дают бандитам. Когда я называю людей бандитами, то под этим я подразумеваю, что эти люди являлись или являются участниками бандформирований, то есть незаконных вооружённых формирований, противостоящих федеральным войскам. Тот факт, что Ахмад и Рамзан Кадыровы являлись участниками бандформирований, не отрицается никем. Это подтверждается и в многочисленных интервью Кадыровых, и в огромном количестве журналистских материалов, ни один из которых не был признан клеветническим, экстремистским или разжигающим межнациональную рознь. Не привлечён к ответственности за клевету и президент РФ Владимир Путин, заявивший в интервью изданию «Пари Матч», что в 90-х годах в Чечне «проводился геноцид по отношению к народу России, по отношению к русскому народу». На основании этого я делаю вывод о правдивости и справедливости изложенного в моих листовках.

Повторю то, что я неоднократно говорила следователю Архангельскому: Кадыров — это не национальность, а фамилия. Поэтому инкриминировать мне разжигание межнациональной розни на основании того, что мне не нравятся отец и сын Кадыровы — нелепо и абсурдно. Как нелепо и абсурдно инкриминировать мне разжигание межнациональной розни на основании того, что я называю свой народ русским народом.

Я уже говорила, и ещё раз повторю, что если бы Ахмад Кадыров отсидел в тюрьме за свои призывы к геноциду русского народа, а после этого действительно совершил бы что-то героическое и полезное для России и заслуженно получил бы за это звезду Героя России, то никто бы не возражал. Однако всем известно, что отношения кремлёвского режима и семьи Кадыровых лежат далеко за пределами правового поля.

Такую несправедливость, сопровождающуюся нарушением законов, я считаю нарушением прав моего народа, а соответственно — и моих прав. Ст. 45 Конституции РФ гласит: «Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещёнными законом». Я считаю, что бороться с нарушением прав можно только в условиях полной огласки. Поэтому я воспользовалась правом, предоставленным мне статьями 28 и 29 Конституции РФ, которые гласят: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая… право свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. Каждому гарантируется свобода мысли и слова. Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Цензура запрещается». В соответствии с этими нормами Конституции, я решила распространить ставшую мне известной информацию о несправедливых и противозаконных действиях государства по отношению к собственному народу и собственной армии.

Диспозиция статьи 282 ч.1 УК РФ ясно указывает, что преступлением являются «действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации». Т.е. указанные действия признаются преступными, если доказано наличие преступного умысла. Но если нет преступного умысла, мотива или преступной цели, то нет и преступления.

Никакого преступного умысла или мотива у меня не было.

Какой у меня был мотив? Почему я напечатала и распространила эти листовки? Потому что я отношусь к той категории людей, про которых говорят: «Им больше всех надо». Да, мне больше всех надо. Если я вижу, что происходит несправедливость, я буду этому противодействовать. Это — мой принцип. Из-за этого у меня часто бывают конфликты с теми, кто исповедует противоположный принцип: «моя хата с краю». И из-за этого же я часто попадаю в неприятные ситуации. Например, 22 февраля этого года я подверглась нападению со стороны сотрудника Автозаводского РУВД за то, что потребовала от него соблюдать ФЗ «О милиции».

Аналогичные проблемы возникают и у других тольяттинцев и самарцев, неравнодушных к тому, что происходит в нашем городе, нашем регионе и нашей стране. Так, известная самарская общественница Людмила Гавриловна Кузьмина во время саммита Россия-ЕЭС также подверглась уголовному преследованию. Впоследствии она добилась снятия обвинения и в многочисленных судах доказала свою правоту. Однако более полугода она находилась в статусе подозреваемой, и до сих пор прокуратура перед ней не извинилась.

Ещё одно уголовное дело рассматривается в Самаре сегодня. Это уголовное дело, возбужденное против редактора «Новой газеты» Сергея Курт-Аджиева, вся вина которого заключается в том, что его дочь, Анастасия Курт-Аджиева, являлась организатором «Марша несогласных».

Скоро, видимо, невозможно будет считаться порядочным человеком, если против тебя никогда не возбуждалось «политическое» дело.

Меня это не удивляет и не пугает. У меня это вызывает чувство брезгливости к тем, кто использует силовиков для борьбы с инакомыслящими. Но вместе с тем у меня такие методы борьбы вызывают чувство справедливого гнева и желание способствовать тому, чтобы эти люди ответили за свои поступки.

Сторонников позиции «моя хата с краю» у нас по-прежнему много. И государство делает всё для того, чтобы людей неравнодушных было как можно меньше. Лишнее доказательство этому — рассматриваемое уголовное дело. В цивилизованном обществе поведение, подобное нашему, считается проявлением активной гражданской позиции и не является поводом для возбуждения уголовного дела. Наличие совести и готовность добиваться справедливости не является преступлением.

Если попытаться серьёзно воспринять всё вот это уголовное дело, ради которого мы сегодня здесь собрались, то напомню, что меня обвиняют в разжигании межнациональной розни. Точнее, как написано в обвинительном заключении, меня обвиняют в публичном совершении действий, направленных на возбуждение ненависти и вражды по признаку национальности, а также действий, направленных на унижение человеческого достоинства группы лиц по признаку национальности.

Заявления и предположения эксперта-психолога о содержащихся в текстах признаках внушения или косвенного побуждения к действиям против лиц чеченской национальности я считаю несостоятельными, поскольку эксперт-психолог (являясь, возможно, специалистом в области психологии, но не имея опыта проведения подобных экспертиз) имеет весьма слабое представление о различиях между такими терминами как «национальность», «нация», «народ», смешивает национальные и территориально-административные признаки, что она и продемонстрировала во время допроса в суде. Напомню, что она вписала в исследуемый текст слово «русский» («Беслан и Норд-Ост — эти слова вписаны в историю нашего (русского) народа…»), аргументировав свои действия тем, что «у нас единый народ, поэтому осетины — тоже русские». В таком случае чеченцы — тоже русские, а русские — чеченцы, и о какой розни мы тогда вообще тут говорим? Кроме того, что это заявление эксперта просто безграмотно, я считаю вписывание слов в исследуемый текст нарушением ФЗ «О ГСЭД», а именно подменой объекта исследования.

Кроме того, эксперт-психолог продемонстрировала неосведомлённость о предмете исследования, заявив, что «по версии СМИ, теракты в Беслане и Норд-Осте совершали чеченцы», поэтому «можно предположить косвенное внушение о возложении ответственности за данные события на чеченцев». Эксперт подробно и убедительно разъяснила в ходе допроса механизм действия такого внушения, из чего я делаю вывод, что она, видимо, хороший психолог. Однако её изначальный посыл — о возложении средствами массовой информации ответственности за теракты на чеченцев — не соответствует действительности, поскольку официальной версией, распространяемой СМИ, является то, что теракты совершались радикальными исламскими группировками, состоящими из граждан разных стран. Именно из СМИ мы знаем о существовании Хаттаба, который готовил боевиков для бандитских группировок, действовавших на территории Чечни в частности и России в целом. Именно из СМИ мы знаем о том, что на территории Чечни действовали арабские, украинские и прибалтийские наёмники. Более того, 22 апреля российские телеканалы показали телефильм, в котором объяснялось, что исламские экстремисты действовали в Чечне по заданию и при поддержке спецслужб США. Таким образом, если читатели моих листовок строят своё мировоззрение на основе сообщений в СМИ, то, возможно, у них, в соответствии с указанным экспертом механизмом, могла возникнуть ненависть к международным исламским радикальным группировкам, - но уж никак не к чеченцам как к этнической группе.

Заявление эксперта-психолога о том, что человек воспринимает лидера региона как представителя титульной национальности этого региона, также несостоятельны. Я уже приводила в пример Романа Абрамовича, который, являясь главой Чукотского автономного округа, по логике эксперта, должен восприниматься как чукча. Чукотский автономный округ — это такое же территориально-административное образование, как и Чеченская республика, поэтому аналогия прямая.

Если же говорить о главах государств, то все помнят, например, Иосифа Сталина, который руководил Советским Союзом (воспринимавшимся на Западе как правопреемник России), однако никто и никогда не считал его русским. Могу ещё добавить Иосифа Кобзона, который теперь должен считаться бурятом, поскольку является депутатом от Агинского Бурятского автономного округа, или сенатора Людмилу Нарусову, которая представляет интересы Тувы, и поэтому ей, в соответствии с логикой эксперта, видимо, придётся становиться тувинкой. Подобные заявления я считаю нарушением ст. 8 ФЗ «О ГСЭД», которая гласит: «Эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе».

Меня несколько озадачило, что эксперты порой подменяли вопрос, то есть отвечали не на поставленный вопрос, а на совершенно иной. Например, вопрос 1 звучит так: «Выражают ли использованные в данном материале словесные средства унизительные характеристики, отрицательные оценки и негативные установки в отношении какой-нибудь этнической, расовой, религиозной группы (какой именно) или отдельных лиц как её представителей?». Ответ: «В текстах листовки содержатся словесные средства, выражающие отрицательную оценку и негативные установки в отношении группы лиц, осуществлявших геноцид русского народа, и отдельных представителей чеченской нации — бывшего и настоящего президентов Чечни». При этом во время допроса в суде эксперт пояснил, что представителями чеченской нации Кадыровы являются по территориально-административному признаку, а не по этническому, расовому или национальному. То есть, уместность их упоминания в ответе на этот вопрос вызывает обоснованное недоумение. Фактически, эксперт отвечает не на этот вопрос, а на вопрос: «Содержатся ли в тексте упомянутые установки в адрес кого-либо вообще?».

Впрочем, когда эксперты отвечали именно на тот вопрос, который был поставлен, они чётко указывали, что в текстах моих листовок нет ни побуждений к вражде по признаку национальности, ни унижения человеческого достоинства по признаку национальности. Все мои претензии адресованы конкретным лицам либо группам лиц, о национальности которых речь в тексте не идёт.

Обвинение эксперта-психолога в том, что приведение в тексте листовки единственной цитаты Ахмада Кадырова «свидетельствует о скрытой негативной установке», я отвергаю как необоснованное. Негативную установку создаёт не приведение этой цитаты, а сам призыв, автором которого является сам Кадыров. А по поводу того, что здесь не приведены другие высказывания Кадырова, могу сказать только одно: мне неизвестны другие столь же значимые высказывания Кадырова-старшего. Плохо ещё я знаю наследие великого Ахмада-хаджи.

Как подтвердили эксперты, в тексте не утверждается, что отец и сын Кадыровы являются этническими чеченцами. Мне вообще достоверно не известна их национальность. Как справедливо отметил эксперт-лингвист, в тексте не утверждается, что Рамзан Кадыров действительно выражал интересы чеченского народа, когда требовал отмены оправдательного приговора Аракчееву и Худякову. Более того, я считаю, что конфликт с государствообразующим народом России прямо противоречит действительным интересам чеченского народа.

Что касается полярной противоположности интересов чеченских боевиков и солдат, воевавших против этих боевиков, то, во-первых, чеченскими эти боевики называются не по национальному, а по территориально-административному признаку: боевики, чьи бандформирования действовали на территории Чеченской республики, либо чьи интересы заключаются в выходе Чечни из состава Российской Федерации. Как справедливо заметили сами эксперты, бандиты изначально асоциальны, а потому не могут считаться ни этнической, ни социальной группой.

Кроме того, было бы странным, если бы интересы враждующих сторон не были бы полярно противоположны. Не менее странным было бы и не иметь негативного отношения к человеку, призывавшему к геноциду.

Эксперт-психолог сообщила в суде, что у лиц с неустойчивой психикой прочитанный текст может вызвать неадекватную реакцию, а нормальных людей он заставит задуматься и идентифицировать себя по национальной принадлежности. Это интересное заявление, и над этим стоит задуматься.

У лиц с неустойчивой психикой, насколько я понимаю, неадекватную реакцию может вызвать всё, что угодно. Что же касается нормальных людей, то я не вижу ничего плохого в том, чтобы идентифицировать себя по национальной принадлежности, потому что наличие национальной самоидентификации само по себе не ведёт ни к убийствам, ни к разрушениям. Фактически, эксперт-психолог подтвердила, что для нормальных людей в этих листовках нет ничего противоправного и возбуждающего ненависть по национальному признаку. Для обоснования правдивости этого заявления достаточно проследить судьбы тех сотрудников милиции, которые ознакомились с текстом листовки, после чего поехали в командировку в Чечню. Насколько мне известно, ни у одного из них не возникла и не проявилась в действии ненависть к чеченцам как этнической группе.

Итак, подытожу: экспертиза убедительно доказала, что в текстах моих листовок нет ни побуждений к вражде по признаку национальности, ни унижения человеческого достоинства по признаку национальности. Полагаю, что следствию это было понятно с самого начала.

Согласно действующим по сей день «МЕТОДИЧЕСКИМ РЕКОМЕНДАЦИЯМ Об использовании специальных познаний по делам и материалам о возбуждении национальной, расовой или религиозной вражды», утверждённых Заместителем Генерального прокурора РФ М.Б. Катышевым 29.06.99 года № 27-19-99,

«…от информации, возбуждающей вражду, следует отличать констатацию фактов. Последняя не несёт никакого отрицательного «эмоционального заряда» и не направлена на формирование негативной установки. Поэтому нельзя, например, считать возбуждением национальной вражды сообщение о том, что самыми неграмотными среди россиян, по данным социологических исследований, являются цыгане… Унижение национального достоинства выражается в распространении ложных измышлений, извращённых или тенденциозно подобранных сведений об истории, культуре, обычаях, психологическом складе, верованиях, идеях, событиях, памятниках и документах, входящих в число национальных или религиозных ценностей, позорящих или оскорбляющих этническую или конфессиональную группу либо её отдельных представителей как членов этой группы, заключающих в себе издёвку, отвращение или презрение к ним…»

Как показала экспертиза, ничего этого в исследованных текстах нет, а есть лишь констатация фактов.

В связи с этим выглядит странным заявление гособвинителя Разумова, который во время судебного следствия сообщил нам, что обвинение не интересует, правдиво ли то, что изложено в моих листовках. Я считаю это прямым нарушением указаний Генпрокуратуры

В указаниях также сказано и о том, что

«…В некоторых случаях вопросы подлинности приведённых фактов и достоверности сообщений лежат за пределами психолингвистического анализа и относятся к компетентности других специалистов: историков, религиоведов, экономистов, политологов, генетиков, антропологов, этнологов и др. Таких специалистов необходимо привлекать для проведения комплексных экспертиз наряду с социальным психологом, и вопросы экспертам должны быть сформулированы так, чтобы каждый из них имел чёткое задание в пределах своей компетенции».

Это также не было сделано. Я считаю, что отказ следствия от установления истинности либо ложности сведений, указанных в листовках, является прямым нарушением указаний Генпрокуратуры и косвенным подтверждением того, что следствие с самого начала было осведомлено о законности моих действий.

Понимание следствием абсурдности предъявленных мне обвинений повлекло совершенно нелепые претензии, высказываемые прокуратурой в адрес моих родственников. Так, обжалуя решение федерального суда Автозаводского района, отказавшего в нашем аресте, прокуратура Автозаводского района заявила, что мой муж, Олег Щевелёв, «подрывал основы конституционного строя и угрожал безопасности государства». Это серьёзное обвинение. Для него необходимы не менее серьёзные основания. Их у прокуратуры, естественно, не было и нет. Однако, насколько мне известно, никто из должностных лиц прокуратуры не был привлечён за это к ответственности.

Кроме того, следствие носило совершенно бесчеловечный характер. Несмотря на то, что за нами наблюдали сотрудники УБОП, которым было достоверно известно, кто из нас и чем занимался в парке Победы, следователь Архангельский заключил под стражу моего мужа, который был задержан только на том основании, что он является моим мужем. Мне не хотелось бы думать, что это свидетельствует о возвращении времён, когда существовала формулировка «член семьи врага народа». В течение всего времени содержания под стражей мой муж не получал необходимого ему лечения, поскольку прописанные ему врачом дорогостоящие лекарства были изъяты сразу же при поступлении в изолятор.

Я считаю это издевательством над заведомо больным человеком. Цель этого издевательства — спровоцировать конфликт в моей семье, сломить мою волю, заставить меня прекратить совать нос не в своё дело и нейтрализовать меня хотя бы на время саммита. Кстати, последняя цель была достигнута: после посещения изолятора мы долгое время не могли сориентироваться и понять, что нам можно делать, чего нельзя; мы прожили несколько месяцев в условиях изоляции. Мне не хотелось бы думать, что всё это мы пережили ради того, чтобы кто-то получил повышение по службе. Однако никакой другой причины для такого беспрецедентного давления я не вижу.

Таким образом, рассматриваемое уголовное дело является необоснованным и противозаконным расходованием бюджетных средств и человеческих ресурсов, которые могли бы быть направлены на расследование реальных преступлений. И уже одно это я считаю преступлением перед обществом и государством.

Аналогичным преступлением я считаю возбуждение в отношении меня оперативно-розыскного дела по подозрению в участии в «Движении против нелегальной иммиграции», поскольку я не состою, никогда не состояла и не имею никакого иного отношения к организации «Движение против нелегальной иммиграции», а само движение не является ни экстремистским, ни террористическим.

Через 2 недели исполнится год с тех пор, как затеялся этот позорный фарс. В течение года весь цвет тольяттинской милиции и прокуратуры (к которому теперь, безусловно, относится и гособвинитель Разумов) занимался тем, что пытался найти хотя бы какой-то состав преступления в действиях человека, пытавшегося рассказать людям правду. Получается, призывать к геноциду можно, а рассказывать об этом возмутительном факте — нельзя.

Как наказали Кадырова? Никак. Ему дали звезду Героя и назвали в его честь улицу в столице России.

Что может грозить тому, кто напомнит о призывах Кадырова к геноциду? Нет, не звезда Героя России, не орден и даже не медаль. Ему может грозить до 2 лет лишения свободы.

Если это — не абсурд, то я не знаю, что можно назвать абсурдом.

Более того, на тех же основаниях можно судить всех авторов учебников истории и книг о Второй мировой войне, поскольку в этих учебниках и книгах описываются зверства Гитлера и его приспешников по отношению к цыганам, евреям и славянам. А знаменитую «Колыбельную» Михаила Юрьевича Лермонтова, по такой логике, и вовсе придётся запретить, поскольку двустишие «Злой чечен ползёт на берег / Точит свой кинжал», по логике экспертов-психологов, может спровоцировать психологическое заражение и отсроченное отрицательное внушение по отношению к лицам чеченской национальности. Причём это заражение и внушение вдвойне опасно, поскольку оказывается оно на детей, которые в этом возрасте особенно доверчивы и восприимчивы.

Подводя итог, я не прошу суд о снисхождении, поскольку не считаю, что мне необходимо снисхождение суда. Я считаю себя невиновной в предъявленных обвинениях. В рассматриваемом деле нет и не могло быть никаких доказательств моей вины.

Я рассчитываю, что суд при принятии решения будет руководствоваться нормами закона и собственной совестью. Этого будет достаточно для вынесения оправдательного приговора.