В преддверии 70-летия Победы в Великой отечественной войне советского народа в Беларуси активизировались дискуссии об историческом значении этого события и его влиянии на становлении белорусской национальной идентичности. Эти дискуссии проходят на фоне гражданской войны в Украине, где они уже давно вышли за рамки чисто академических и несут в себе печать трагических событий, там происходящих. Беларусь – не Украина. Здесь совершенно иное отношение к войне, к Победе и памяти о ней, но события, происходящие у границ, превращающие Беларусь фактически в прифронтовое государство не могут не оказывать своё влияние на внутреннюю ситуацию. Этот текст – попытка саморефлексии о тесной взаимосвязи белорусской идентичности и памяти про войну, а также о тех, пока ещё мало заметных тенденциях, которые можно назвать деструктивными в отношении как этой памяти, так и самой белорусской идентичности.

Фигура партизана

Особое, фундаментальное значение памяти про войну для белорусов обычно объясняют двумя факторами. Во-первых, это колоссальные людские потери, на сегодняшний день исследователи говорят о 3 миллионах жертв, которые Беларусь совокупно принесла на алтарь той войны, что означает гибель почти каждого третьего её жителя. Такое количество жертв, уровень материальных разрушений и потерь беспрецедентны для любой другой европейской страны и поэтому Беларусь считается одной из, если не самой, пострадавшей в ходе этой войны. Фактически, она стала точкой отсчета, началом нового социума – пережившего угрозу тотального уничтожения и нашедшего в себе силы возродиться, продолжать жить и развиваться.

Второй фактор – широкое партизанское движение, развернувшееся на территории Беларуси, которое к концу войны насчитывало около 400 тыс. человек. Это также беспрецедентное количество местного, гражданского в большинстве своём населения, вовлечённого в борьбу с оккупантами. Собственно это и стало причиной того, что уже в послевоенное время Беларусь воспринималась как «республика-партизанка», поскольку из всех оккупированных областей СССР именно здесь было самое масштабное сопротивление.

Несмотря на то, что и само партизанское движение как явление и его особенности в Беларуси – весьма интересные феномены не только для исторического, но и философско-теоретического осмысления, работ, посвящённых этому аспекту, к сожалению, очень мало. Одной из самых значительных в их числе следует назвать книгу Карла Шмитта «Теория партизана», в которой рассматривается возникновение и развитие партизанского движения и его концептуальные основания. Изначально партизанское движение было автохтонным, преимущественно крестьянским движением сопротивления оккупантам и защиты традиционных ценностей, постепенно приобретая черты субъекта всемирно-исторического значения.

Война Германии с СССР, то, что происходило в это время, в том числе на территории Беларуси, как раз и было примером этой трансформации. Партизанское движение из просто народного, каким оно было в предыдущую эпоху, в сочетании с новым идеологическим содержанием и мощной поддержкой извне (в белорусском случае – это очевидная связь и согласованность с центром в Москве) стало явлением экзистенциально-глобального порядка.

Шмитт отмечает: «Сталину удалось связать мощный потенциал национального и отечественного сопротивления – а именно, по существу своему оборонительную, теллурическую силу патриотической самозащиты от иноземного завоевателя – с агрессивностью интернациональной коммунистической мировой революции». Своеобразное восприятие Шмиттом, как немецким мыслителем, этого нового качества партизанского движения понятно, с этой конкретной характеристикой нет необходимости соглашаться, но тут важен сам факт того, что диагностируется некое новое сочетание и качество.

И современная белорусская идентичность – прямой результат этого качества. Параллельно выводам Шмитта, Юрий Шевцов, анализируя роль партизанского поколения белорусской руководящей элиты, фиксирует важные, на наш взгляд, моменты: «Именно «партизаны» добивались и добились инвестиций из союзного центра на развитие в БССР крупных заводов, восстановление и развитие городов, мелиорацию и сверхиндустриализацию. Этот правящий класс по-своему позиционировал себя в Москве. Его внутренняя солидарность и моральная чистота были для бывшего СССР, вероятно, беспрецедентны. […] Сверхиндустриализация дала белорусской культуре материальную мощь вырваться за рамки восточноевропейской культурной «клетки»… Советская белорусская идентичность – уникальное явление для Восточной Европы. Обычно местные национальные культуры развивались как культуры, противостоявшие России/СССР, во всяком случае манифестировавшие такое противостояние. Антинацизм и советская культурная традиция выводят белорусов на глобальный уровень осмысления своих культурных приоритетов и ценностей, выводят за рамки регионального мышления и вообще за рамки региона».

Белорусы, как нация партизан и победителей, в рамках советского проекта совершили уникальную трансформацию: от автохтонного традиционного общества к обществу планетарному. Именно это отличает белорусов от большинства этнократических наций Восточной Европы и делает их своеобразным вариантом культуры русского типа, имеющим иные фундаментальные основания: мощнейший гуманистический потенциал, позволивший отстоять здоровое ценностное ядро европейской цивилизации в борьбе с нацизмом, способность к масштабному мышлению, к участию в больших проектах развития и созданию сильных государственных структур, готовность к самопожертвованию ради этого. И это смысловое ядро, на наш взгляд, до сих пор определяет специфику белорусской идентичности.

Попытки ревизионизма

Тем не менее, при сохранении ядра белорусское общество претерпевает изменения, связанные как с внутренними, так и с глобальными причинами. Нет уже и мощного генератора смыслов, созданного в советское время. В Беларуси, также как и в исторически близких России и Украине, существуют тенденции, связанные с пересмотром или даже полным отрицанием упомянутых выше ценностных оснований.

Одна из них – националистическая, своей генеалогией восходящая к тем, кто проиграл в Великой Отечественной войне, встал на путь предательства и сотрудничества с оккупантами, то есть к националистам-коллаборантам. Один из наиболее ярких примеров этой тенденции – деятельность на ниве популяризации своей версии истории публициста Анатоля Тараса. Это один из наиболее последовательных антагонистов белорусской идентичности, описанной нами выше. В мировоззрении этих людей происходит инверсия, в результате которой оказывается, «партизаны, будучи плоть от плоти советско-большевистской людоедской системы, не могли не быть преступниками. По определению не могли. Если считать, что ВКП(б) – это преступная организация…, то и партизаны были такими, какой была партия. Да, иногда они боролись с врагом, но прежде всего – со своим народом».

Более того, неприятие вызывает результат той трансформации, которая произошла с белорусами в ходе массового партизанского сопротивления и послевоенного восстановления (урбанизации, индустриализации): «Мы считаем, что все 70 лет советской власти надо вычеркнуть из памяти. Забыть навсегда колхозы и совхозы, строительство заводов и фабрик, социалистическое соревнование и ударный труд, «непобедимую Красную Армию» и «доблестных советских чекистов». Ничего этого нашему народу не надо было. Наши деды и прадеды жили на хуторах и в маленьких деревнях, обрабатывали свою собственную землю и меньше всего хотели ишачить на большевиков за трудодни или за «переходящую» красную тряпку».

Таким образом, для идеологов национализма, большинство которых разделяют подобные взгляды, идеальная Беларусь – это деиндустриализированная, архаизированная, аграрная страна, полностью забывшая своё реальное и совсем недавнее героическое прошлое.

Если идеологи национализма не утруждают себя работой с концептуальными основаниями памяти, манипулируя историческими данными с целью оказать шокирующее эмоциональное воздействие на обывателя, якобы открывая запретную «истину», то либеральные ревизионисты предпочитают атаковать методологически, имея целью воздействие на представителей гуманитарной и творческой интеллигенции: «Постнациональная перспектива памяти о войне и идея прав человека предполагают также принятие такой концепции войны, в рамках которой происходит смещение фокуса от идеи «героизации»/»жертвенности» и «победы»/«поражения» к концепции войны как травмы, как того, что должно быть исключено в качестве политической практики». В такой перспективе не существует подвига, тем более коллективного, народного, связанного с советским государством или его идеологией, поскольку такая перспектива неизбежно транслируется в современность, а с либеральной точки зрения это нежелательно и опасно. Поэтому память про войну необходимо дегероизировать, демилитаризировать, то есть «кастрировать», подвергнуть «историзации» и «мемориализации», то есть лишить сколь-либо явного смыслового огня, оставив только пепел.

Эти две тенденции, каждая по-своему, безусловно объединены общим стремлением ограничить и, в конечном итоге, уничтожить то смысловое поле, которое мы определили в качестве основополагающего для белорусской идентичности. Тенденции существуют, их создатели пытаются влиять на молодёжную среду. Однако преувеличивать это влияние, как часто делают в отношении Беларуси отдельные российские СМИ, всё же не стоит. Внутренний консенсус в белорусском обществе в отношении Великой Отечественной войны и памяти о ней есть. Оценка Победы большинством белорусов однозначна.

Либерально-националистическая фронда – это не то, что определяет исторический, идеологический и геополитический выбор белорусов, а её радикализм, отчужденность от реальной жизни социума перечёркивают какие-либо перспективы и шансы на будущее. Но её существование имеет свой смысл – это прививка вируса, который здоровый организм белорусского общества обязательно победит, выработав устойчивый иммунитет.

Память ради будущего

Иммунитет от забвения и искажения необходим не только для того, чтобы навсегда усвоить уроки войны, научиться определять «своих» и «чужих», это то, что должно быть усвоено в качестве метаисторического опыта. Способность к борьбе, воля к победе, сверхчеловеческое свершение и и сверхнациональная, планетарная перспектива становления и развития. Для Беларуси этот опыт сейчас будет востребованным вновь, коль по прошествии 70 лет мы снова видим войну в соседнем, братском государстве.

То, какими белорусы вышли из огня последней войны, что позволило нам мирно развиваться все эти годы должно быть актуализировано и использовано в теперешней ситуации. Беларусь по-новому будет определять себя и свою миссию в рамках региона, Большой России и Большой Европы, в нашей культуре есть код для такого самоопределения и самоощущения. Одновременно с приближением к белорусским границам новой военной угрозы, крахом националистического проекта в Украине, глубинными изменениями в России меняется и наша роль: вместо «республики-геополитической партизанки», в одиночестве противостоящей Западу, Беларусь становится донором региональной безопасности и стабильности.

Понимая белорусскую идентичность таким образом, мы сохраняем за ней не только миросозидательный потенциал, но и способность быть фундаментом конструирования будущего, возведение которого неизбежно после фазы кризиса и пересборки всего «русского мира».

Цитадель