Отношения истории и политики характеризуются множеством метких выражений. На мой вкус, эти достопочтенные дамы напоминают сестер, которые, мягко говоря, не очень любят друг друга, но при этом никак не могут прожить порознь. И на примере истории Великой Отечественной войны, а точнее ее различных интерпретаций, все эти сложности проявляются более чем выпукло.

У красной черты

В советское время у нас господствовал парадно-победный стиль изложения тех героических и трагических событий. Масштаб свершений, подвиг, монументальность часто затмевали отдельные детали. Порой они сознательно замалчивались, чтобы не омрачать своей неоднозначностью светлый образ Победы. Когда запреты пали и стали доступны архивы, а говорить и писать все, что захочешь, вдруг оказалось не только можно, но и абсолютно безопасно, хлынул поток разношерстной информации, от которой общество оторопело примерно так же, как и от случившегося попутно потребительского бума.

И здесь произошел на первый взгляд удивительный, но при здравом размышлении вполне закономерный парадокс. Профессиональные историки, подуставшие от необходимости постоянно вставлять в свои работы цитаты в духе «партия учит нас, что газы при нагревании расширяются», отошли немного в строну. А общественное мнение так же, как и природа, не терпит пустоты, и освободившуюся площадку заняли дилетанты, не страдающие избытком ответственности. И, как всегда бывает в периоды революций, в том числе интеллектуальных, к ним присоединились расстриги – профессиональные историки, которые в погоне за сенсационностью отошли от строгих научных методов. Вот вся эта гремучая смесь и стала выдавать на-гора скороспелые сенсации под лозунгами «А знали ли вы?», «От нас все это время скрывали» и «Столько лет нас обманывали». Народ начали кормить историческим суррогатом.

Сомнению подверглось буквально все: хрестоматийные подвиги и цифры потерь, признанные военные авторитеты и вклад в общую Победу. Переписывание истории – а это процесс неизбежный и свойственный каждому поколению – сменилось коренным ее пересмотром, оформленным в некоторых странах и даже международных организациях законодательно. И вот как раз это явилось той красной чертой, за которую отступать уже нельзя. Ведь бывшие ранее дискуссионными точки зрения претендуют на официальный статус и обязательный характер. Пример тому – недавний пакет законов в Украине по запрету советской символики. Общество должно реагировать на попытки очернить память о Великой Отечественной, о наших предках, в конце концов! Иначе мы уподобимся Васисуалию Лоханкину с его беспомощными рассуждениями о «великой сермяжной правде».

Тень на плетень

Который год уже ломают копья вокруг подвига панфиловцев, совершенного у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 года. То, что все там было не совсем так, как описано в очерке «Красной звезды», мы знали давным-давно. Действительно, есть материалы расследования Главной военной прокуратуры 1948 года, опровергающие канонические детали. Правда, и само это расследование подвергается критике со стороны многих историков и публицистов. Но сейчас не об этом. Даже если у Дубосеково события разворачивались иначе, чем это было изложено в газете, и не говорил политрук Клочков своих крылатых фраз, то что это меняет? Ведь была же 316-я стрелковая дивизия генерала Ивана Васильевича Панфилова, стоявшая насмерть на Волоколамском направлении сразу против двух немецких танковых дивизий и не пропустившая врага на Москву. И героев в этой дивизии было не 28, а гораздо больше, и всех их называли панфиловцами в честь легендарного погибшего комдива. То есть подвиг имел место, но в отдельных деталях есть ошибки или умолчания.

Да и сами легенды рождались в годы Великой Отечественной войны, когда журналистика жила по совсем другим законам. Ведь трудно себе представить, чтобы в обычное мирное время Константин Симонов написал стихотворение «Убей его!», а Илья Эренбург – статью «Убей!».

Может ли приукрашенная деталь бросить тень на коллективный подвиг? Пусть каждый решает для себя сам. Но для меня ответ очевиден.

Научим маршалов воевать

Еще одна наметившаяся тенденция – когда несостоявшиеся военные или люди, оружия в руках не державшие, не командовавшие даже взводом, вдруг начинают разбирать войсковые операции колоссального масштаба времен Великой Отечественной войны и задним числом поучать маршалов Жукова, Рокоссовского или Василевского.

Победа под Москвой? – О чем вы?! Победил «генерал Мороз»!

Сталинград? – Завалили немцев трупами!

Курская дуга? – Красную Армию спасли западные союзники, высадившиеся в Сицилии!

Операция «Багратион»? – Тут и вовсе все ясно: немцы были ослаблены высадкой в Нормандии!

Берлин? – Зачем было брать город уже побежденной страны?!

Ну и, наконец, Прагу освободили власовцы.

По каждому из перечисленных сражений существует многочисленная профессиональная литература. Вот только, к сожалению, выходит она часто совсем небольшими тиражами. Но энтузиасты выкладывают ее и в Глобальную сеть. Авторы скрупулезно, дотошно разбирают все детали боев. Так ведь у нас полно диванных стратегов, которые с ходу могут посоветовать, как победить на чемпионате мира по футболу, завоевать Кубок Стэнли или же оценить мастерство полководцев времен Великой Отечественной.

Что до везения и заваливания трупами, то процитируем великого Суворова, которого также критиковали, что он воюет не по правилам: «Раз счастье, два раза счастье – помилуй Бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения». А воевать полководцы Великой Отечественной умели. Иначе бы не победили. Да и не знаю я такой войны, которую бы выиграли «заваливанием трупов». Нет такой ни тактики, ни стратегии.

По геббельсовским лекалам

Сейчас уже стало едва ли не общим местом походя припечатывать «негодных» политкомиссаров. А ведь комиссары и политруки первыми шли под пули. Им не приходилось рассчитывать на снисхождение, поскольку действовала «Директива об обращении с политическими комиссарами», изданная 6 июня 1941 года верховным командованием вермахта. В ней все было изложено просто: «Их следует немедленно, то есть еще на поле боя, отделить от остальных военнопленных. Это необходимо, чтобы лишить их возможности влияния на взятых в плен солдат; на них не распространяется действующая для военнопленных международно-правовая защита. После проведенной сортировки их надлежит уничтожить». До июня 1942 года нацисты расстреляли от 4 до 10 тысяч политработников. В конце 1944 года в Красной Армии было около 138 тысяч политработников. И они сражались, как и все остальные бойцы, не щадили себя в борьбе за Родину. Почему же кто-то сейчас позволяет себе оскорблять их светлую память? Кто это недотягивает до высокого звания героя? Политрук Василий Клочков, бросившийся со связкой гранат на танк у разъезда Дубосеково? А может быть, совершивший такой же подвиг при обороне Севастополя политрук Николай Фильченков? Или полковой комиссар Ефим Фомин, один из руководителей обороны Брестской крепости, расстрелянный фашистами?

Создание негативного образа политработников – вовсе не придумка нынешнего времени. Нацисты видели в них «носителей сопротивления», а потому всячески пытались очернить. Кстати, это не единственный пример почти дословного повторения гитлеровских пропагандистских штампов. И версия о подготовке Советским Союзом нападения на Германию, и оправдание террора в отношении советских военнопленных тем, что СССР не подписал Женевскую конвенцию 1929 года, а массовых репрессий в отношении мирных жителей на оккупированной территории действиями партизан и подпольщиков – все это под кальку взято из официальных сообщений министерства пропаганды Геббельса и, так сказать, более или менее творчески переработано. Информации, опровергающей эту ложь, предостаточно, стоит только захотеть и увидеть ее, а не хватать первую попавшуюся грязь и бросать в тени ушедших предков.

Еще одна излюбленная мишень для критики – это особисты из «Смерша». Вот просто не было у них другой заботы, как только стучать на своих сослуживцев и отправлять их в штрафные роты! А ведь военная контрразведка провела колоссальную работу в годы войны, одержав убедительную победу в тяжелейшем противоборстве с матерыми профессионалами из гитлеровских спецслужб. И на передовой они не прятались за спины товарищей. В среднем оперативник «Смерша» служил три месяца, а дальше выбывал по смерти или ранению. Почему, припоминая ужасы войны, забывают об этих героических страницах? Так мы за деревьями можем леса не разглядеть. В конце концов, главное в той войне – то, что наши предки победили. Все вместе: маршалы, генералы и рядовые, политкомиссары, особисты и партизаны.

Правда бывает разная

Очень часто новоявленные разоблачители любят ввернуть какую-нибудь цитату известного писателя-фронтовика, например Виктора Астафьева. Вот, мол, она неприкрытая правда войны. Действительно, Виктор Петрович более чем критично смотрел на историю войны, а в конце жизни и вовсе не сдерживал себя в выражениях. И имел на это право. Но почему правда Виктора Астафьева должна быть сильнее правды Ивана Шамякина, Владимира Богомолова, Бориса Васильева или Владимира Карпова, которые на многие вещи смотрели совсем иначе?

Ну а грязь и кровь войны… Что же, о них ведь можно говорить по-разному. Скажем, как пакостный сплетник из-за угла, гаденько и мерзко. Или величественно, как Иосиф Бродский в своем стихотворении «На смерть Жукова». В нескольких гениальных строчках поэт вспомнил и о пролитой крови солдатской, и о «тех, кто в пехотном строю смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою», и о послевоенной опале. Но завершил он такими словами:

Маршал! Поглотит алчная Лета
Эти слова и твои прахоря.
Все же, прими их – жалкая лепта
Родину спасшему, вслух говоря.

И здесь, пожалуй, нечего добавить…

Вадим Гигин

Белорусская военная газета