В канун Дня единения народов Белоруссии и России, который отмечается 2 апреля, белорусский премьер-министр Андрей Кобяков рассказал в интервью РИА Новости о значении союзного строительства, перспективах его развития и вызовах, с которыми сегодня приходится сталкиваться.

– Андрей Владимирович, День единения мы отмечаем уже в двадцатый раз. Что для вас лично значит этот праздник и само Союзное государство? В каком виде оно сейчас существует, на ваш взгляд?

– Время показало, что Союзное государство стало самым масштабным интеграционным проектом на постсоветском пространстве. Благодаря его реализации, Беларусь и Россия смогли выйти на принципиально новый – более глубокий и эффективный – уровень двустороннего сотрудничества, повысить конкурентоспособность национальных экономик, улучшить структуру взаимной торговли и самое главное – заложить крепкую основу для новых перспективных интеграционных объединений, таких как Таможенный союз, Единое экономическое пространство, Евразийский экономический союз.

Наше партнерство в рамках Союзного государства принесло за это время конкретные ощутимые результаты — это современные производства, новые рабочие места в различных отраслях экономики, единый рынок товаров и услуг, согласованная внешняя политика. И мы не останавливаемся на достигнутом, стараемся продвинуться в двусторонних отношениях как можно дальше, насколько позволяет сегодняшняя ситуация. Ведь проект Союзного государства – своего рода эволюция процесса единения.

Для Беларуси Российская Федерация – основной торгово-экономический партнер, на долю которого, к примеру, в прошлом году приходилась почти половина общего объема белорусской внешней торговли. По объему импорта в Россию мы занимаем четвертое место среди всех стран мира. Это после полуторамиллиардного Китая, стомиллионной Германии, трехсотмиллионных Соединенных Штатов Америки.

Многое из того, что мы сделали в двустороннем формате, сегодня успешно используется нашими партнерами по Евразийскому экономическому союзу. Есть конкретные примеры. Десять лет назад мы активно вели дебаты на тему взимания налогов на добавленную стоимость по стране назначения в отсутствие таможенных границ между странами. В конце концов Беларусь и Россия решились на такой таможенный экономически-социальный эксперимент и реализовали его. И это работает.

Когда создавали Евразийский экономический союз, мы предложили партнерам воспользоваться уже готовым продуктом. Поверьте, если бы мы эту тему начинали обсуждать на пятерых с нуля, я не думаю, что к сегодняшней дате закончили бы это обсуждение. То есть, Союзное государство стало своеобразной площадкой для эффективного решения проблем, возникающих в процессе интеграции.

– И много ли сегодня таких проблем? Много ли барьеров остается на пути интеграции ?

– Некоторые барьеры мы устранили, но какая-то часть из них все еще сохраняется.

– В чем, на ваш взгляд, здесь дело – в бюрократии или национальных интересах?

– Безусловно, каждое государство отстаивает свои интересы, защищает свой рынок, своих производителей. Зачастую приходится сталкиваться и с экономическим эгоизмом отдельных субъектов хозяйствования. Приведу пример. Российская Федерация активно стимулирует закупку сельскохозяйственной техники для поддержки своих производителей. Мы не против. Но дело в том, что мы тоже хотим торговать на рынке. Тем более что все наши комбайны, тракторы созданы из российских материалов и комплектующих. Но на данный момент мы пока не решили до конца вопрос о том, чтобы, к примеру, зерноуборочный комбайн Республики Беларусь и зерноуборочный комбайн Российской Федерации имели равные права в части закупок и субсидирования.

– Белоруссия и Россия уже несколько лет пытаются реализовать несколько интеграционных проектов в сфере промышленности. На каких условиях возможна их реализация? На какой стадии находится проект «МАЗ-КАМАЗ»?

– Здесь у нас не все складывается так, как бы хотелось сторонам, в силу разных причин. И прежде всего из-за того, что мы по-разному понимаем интеграцию. Мне кажется, что у российской стороны основной уклон делается на владении тем или иным имуществом с последующей перспективой распоряжения. Нас же в первую очередь интересует эффективность использования. Мы в свое время очень много сил и средств вложили в то, чтобы многие из производств, которые сейчас интересны нашим партнерам, не просто существовали, а нормально функционировали. Для нас это не просто вопросы экономические, а в каком-то смысле идеологические. Если речь идет о том, чтобы только обменяться активами, то мы сразу задаем вопрос: а что дальше?

Например, Минский завод колесных тягачей. Очень перспективное предприятие. Обсуждали возможность продажи контрольного пакета при условии, что партнеры вложат гарантированные инвестиции в дальнейшее развитие этого предприятия. Если понадобится, то и в три раза превышающие оценочную стоимость контрольного пакета. Сначала было понимание. Потом, видимо, ситуация несколько изменилась с точки зрения взглядов и возможностей. Нам предложили просто продать контрольный пакет. С одной стороны, деньги на дороге не валяются, а с другой – разве мы за это боролись? Привлечение средств для нас, безусловно, важная, но не первоочередная задача. Главное – обеспечить эффективную работу предприятия на долгосрочную перспективу. Мы хотели бы, чтобы оно стало лучшим в мире в своей нише, если придет мощный, системный инвестор, который будет и вкладывать, и понимать, где лучше всего реализовывать получаемую продукцию. Тем не менее вопрос не закрыт. Мы продолжаем поиск взаимовыгодного решения.

Похожая ситуация и с проектом по интеграции «Интеграла» с ОАО «Российская электроника». Сейчас он заморожен. Это связано с отсутствием у российской стороны определенности по источникам финансирования.

Касательно проекта интеграции «МАЗ-КАМАЗ». Принимая во внимание сложные экономические условия, сформировавшиеся в настоящее время на автомобильных рынках членов Евразийского экономического союза, в сентябре 2015 года в рамках заседания Совета министров Союзного государства принято решение о временной приостановке работ в данном направлении.

Еще один обсуждаемый интеграционный проект – с участием ОАО «Гродно Азот». Белорусская сторона заинтересована в привлечении инвестора, имеющего собственные объемы природного газа и финансовые ресурсы для его реализации. Первоначально потенциальные инвесторы по этому проекту были. Мы определили условия конкурса. Но никто на деле не проявил интереса. Посчитали, что дорого. А мы считаем, что дешево – та цена, которая была обозначена за первоначальный пакет 25% плюс одна акция с последующей перспективой выкупа 50% плюс одна акция. Белорусская сторона готова продолжить переговоры с потенциальным инвестором по его вхождению в акционерный капитал общества, которое возможно на любом этапе реализации проекта по модернизации.

Таким образом, ни одна тема пока не закрыта. И двигаться эти проекты начнут только тогда, когда наши интересы начнут совпадать. Еще раз напомню – нас интересует не владельческая сторона вопроса, а сторона развития.

– Как снижение мировых нефтяных котировок отразилось на цене энергоносителей для Белоруссии? Удается ли найти взаимопонимание с российскими партнерами по снижению цен на энергоносители?

– Начну со второго вопроса. Когда один покупает, а другой продает, трудно избежать противоречий. Не скрою, у нас идет постоянная дискуссия, в том числе и по ценам. Пока мы находим общий язык. Но есть моменты чисто технологического, структурного плана. Например, мы бы хотели, чтобы нефть, которая поступает в Беларусь по нефтепроводу, была более высокого качества, так как в последнее время ее качественные характеристики снижаются.

При этом цена осталась прежней. Мы договорились о выделении в отдельный поток нефти с более низким содержанием серы и улучшенным фракционным составом для поставок в Республику Беларусь и транзите через ее территорию потребителям Европейского союза. Хочу заметить, что в 2016 году впервые с российской стороной согласована поставка всей российской нефти (объем 24 миллиона тонн) в Республику Беларусь трубопроводным транспортом.

Есть проблема, и российская сторона ее обозначает, – это поставки бензинов, выработанных из российской нефти, в Российскую Федерацию. Мы все время говорили о том, что для нас российский рынок является приоритетным, но он не должен быть убыточным. Если мы на одной тонне бензинов получаем минус 100 долларов, то это никакая экономика не выдержит.

Эти проблемы возникают в том числе и потому, что у нас до конца не решена тема ценообразования на энергоносители в валютах. Объем внешней торговли в прошлом году в национальных валютах между странами составил порядка 82%. Экспорт Беларуси в Россию практически на 100% идет в российских рублях. Импорт идет тоже в российских рублях. Но все энергоносители мы покупаем за доллары. Рассчитываться можно и в российских рублях, но главная проблема в том, что ценообразование привязано к доллару.

Что касается природного газа, то его цена в начале 2014 года составляла 165 долларов за тысячу кубометров. Это было при курсе российского рубля 32-33 за доллар. На 1 января 2015 года у нас цена на газ стала 142 доллара. При этом доллар стал стоить более 60 российских рублей. Логично, что газ уже должен стоить порядка 80 долларов, а у нас 142.

– Наши государства долго договаривались о том, что будут рассчитываться в национальных валютах. Сейчас к этому пришли, и тут возникают сложности с плавающим или скачущим курсом, как удобнее сказать. Вы говорили о доле в 82%.

– Да, 82%, а с начала года – вообще 84%.

– Будет этот объем расти или наоборот, в связи с ситуацией на валютном рынке, будет снижаться? И вообще, нужна ли общая валюта Союзного государства, Таможенного союза, ЕАЭС?

– Вообще, о создании единой валюты говорят довольно давно. Полноценная экономическая интеграция невозможна без единой валюты. Вместе с тем полагаю, что на данном этапе наиболее актуальным является устранение барьеров, обеспечение эффективного функционирования единого рынка капитала, товаров и услуг. Для введения единой валюты необходимо в первую очередь создать условия, а это – взаимная интеграция экономической деятельности.

Напомню, что в рамках Евразийского экономического союза сторонами достигнута договоренность о создании наднационального органа по регулированию финансового рынка, который, как предполагается, с 2025 года заработает в Казахстане. Намечены задачи по гармонизации законодательства в сфере финансовых рынков, в практической плоскости обсуждены такие понятия, как общий финансовый рынок, взаимодействие в валютной сфере, координация курсовой политики и так далее.

Сейчас же для нас более важным является ценообразование. Главное – уйти от ценообразования в соответствующих валютах. То есть, если в России нефть столько-то стоит или газ, пусть у нас немного дороже будет, но в рублях российских. А пока получаются вот такие ножницы – цены на энергоносители в российской валюте растут, а на нашу продукцию практически неизменны в тех же российских рублях…

– Существует ли какой-то рецепт?

– Нужно переходить на ценообразование в национальных валютах. Тогда перспектива возможности подхода к созданию единой валюты будет гораздо ближе, чем если мы будем пользоваться во взаиморасчетах, ценообразовании валютой третьих стран. И вот когда мы сможем выстроить реальное единое экономическое пространство, работающее без барьеров и в равных экономических условиях на территории всего экономического пространства, когда ценообразование мы сделаем в национальных валютах, тогда реальна будет и перспектива создания общей валюты для стран, которые входят в такую интеграцию.

– Как вы думаете, сколько лет для этого необходимо?

– Исходя из тех планов, которые мы прописали в Евразийском экономическом союзе, создание необходимых предпосылок займет период не меньше, чем до 2025 года.

– Это планы. А реалии?

– Это необходимые условия. Надо, во-первых, выполнить все, что в этом плане предусмотрено, а потом посмотреть, а готовы ли мы к дальнейшим шагам. Восьмого апреля главы правительств стран Евразийского экономического союза встретятся в Ереване – вот там как раз будет доложено, как идет ход исполнения планов, которые предусматривают подготовку тех соглашений, тех решений, которые должны быть по всей совокупности решены к 2025 году.

Там есть отставания. Они не критичные, но они есть.

– Принято ли политическое решение о повышении пенсионного возраста в Белоруссии?

– Это решение политически принято, и об этом сказал глава государства белорусскому народу. Сейчас идет фактически его юридическое оформление.

– Какой экономический эффект получит Белоруссия от повышения пенсионного возраста?

– В Беларуси сложилась непростая демографическая ситуация: быстро меняется соотношение между количеством граждан в трудоспособном возрасте и пенсионеров. В 2015 году оно было в 2,4 работающих на одного пенсионера. Если мы ничего менять не будем, то к 2030 году у нас будет 1,7 работающих на одного пенсионера. Причем, по подсчетам правительства, пик нарастания, когда соотношение будет уже меньше двух к одному, приходится на 2017-2019 годы. Сложится ситуация, когда количество новых пенсионеров в полтора раза будет превышать количество людей, которые будут достигать трудоспособного возраста. Сейчас самое оптимальное время для того, чтобы повлиять на эту пропорцию с тем, чтобы у нас хотя бы в сегодняшней демографической ситуации гарантировать до 2024 года соотношение 2,4 работающих на одного пенсионера.

– То есть формула поступательного повышения пенсионного возраста существует?

– Да, она существует. С 1 января 2017 года предполагается повышение на полгода пенсионного возраста. Потом, с 1 января 2018, 2019 и так в течении шести лет, на три года будет повышен пенсионный возраст – для женщин с 55 лет до 58, для мужчин – с 60 до 63 лет.

– Почему Белоруссия и Россия не ведут совместную работу относительно изменения пенсионного возраста? Не стоит ли при прочих равных правах в Союзном государстве или ЕАЭС ввести и единые пенсионные правила?

– Мы рассчитываем на то, что наши партнеры тоже будут принимать соответствующие решения. Дискуссия по этому поводу была. Но соглашений о том, что мы будем синхронно что-то делать, нет. Здесь каждая страна принимает свои решения. Каждый исходит из тех возможностей, которыми он обладает.

– А как быть с гражданами Белоруссии, которые постоянно проживают в республике, но долгое время работали в России? Как они будут выходить на пенсию?

– В данный момент сложно сказать, какое решение будет. Это требует определенной нормативной проработки. Естественно, будем договариваться. Предполагается, что будут какие-то договоренности по финансированию. В Союзном государстве есть соглашение, которое регулирует выплату пенсий нашим гражданам, проживающим на территории сторон. Все зависит от того, каким путем пойдет Российская Федерация и пойдет ли вообще. Мы, напомню, начинаем с 1 января 2017 года. Может, Россия за это время тоже примет соответствующее решение. А может, будет принято решение сделать это с 2018 или с 2020 года. Мы не знаем, когда эти решения будут приняты или не приняты. Но мы в любом случае должны будем сесть за стол переговоров и сделать необходимые дополнения к этим соглашениям, исходя из реалий.

– В Ереване вы не планируете эту тему поднимать?

– Специально нет, но при заинтересованности сторон можно будет обсудить эту тему в том или ином формате. Я думаю, что проблема должна созреть.

Нам необходимо решение юридически формализовать, а Российская Федерация должна серьезно подумать и тоже принять соответствующее решение – то, которое сочтет необходимым.

Во всяком случае, мы рассчитываем, что это движение произойдет синхронно, но опять же это суверенное дело наших партнеров. Как решат, так и будет.

– Президент Белоруссии Александр Лукашенко поручил правительству определиться в части торговых отношений с Украиной с учетом ее ассоциации с ЕС. Приняты ли уже какие-то принципиальные решения, чтобы сохранить активное экономическое отношение с Киевом, с одной стороны, и Россией, ЕАЭС и СНГ, с другой?

– Что касается Украины, то у нас нет никаких скрытых внутренних государственных решений. Мы об этом абсолютно прозрачно заявили и заявляем сейчас. Мы не собираемся разрывать связи с нашими торгово-экономическими партнерами. Причем если это никаким образом экономически не обусловлено. Для нас Украина фактически является вторым торгово-экономическим партнером после России. Конечно, на фоне сорокамиллиардного товарооборота с Российской Федерацией у нас максимальный товарооборот с Украиной был в 2012 году в размере 8,2 миллиарда долларов. Для нас — страны с ВВП в 60 миллиардов долларов – 8 миллиардов долларов внешнеторгового оборота это очень чувствительно. До известных событий 2014 года у нас товарооборот был где-то 6,2-6,4 миллиарда долларов. Сейчас он упал до 3,5 миллиарда.

– И торговые войны появились…

– Существуют определенные столкновения интересов, где нужно находить определенные развязки. Но мы находимся в контакте с украинскими партнерами и стараемся конфликтные моменты к взаимному согласию сторон урегулировать.

Украина – это очень важный торгово-экономический партнер, и просто одномоментно взять и оборвать связи – для нас это не позволительно. При этом мы приняли решение и проинформировали наших и российских, и казахстанских коллег о том, что тщательно отслеживаем экспортно-импортные операции с нашими украинскими партнерами. Если начнут резко возрастать те или иные позиции импорта, которые не связаны с тем, что это производится на Украине, то есть, грубо говоря, начнут работать "лифты" или каналы попадания товаров из стран, с которыми Украина заключила свое соглашение о свободной торговле, то, естественно, мы будем активно реагировать и принимать меры.

У нас есть статистика за январь и февраль. Какого-то активного, я уже не говорю про обвальный рост импорта, как это подается в отдельных СМИ, мы не заметили. Таможенная и статистическая службы в этом плане сориентированы. Мы тоже щепетильны к защите нашего собственного внутреннего рынка.

– Какие меры могут быть приняты, если зафиксирован резкий рост поставок какой-то продукции, причем не украинского происхождения?

– Для этого есть меры экономической политики. Это может быть и лицензирование. Могут быть и специальные пошлины.

– Вы имеете в виду внутриреспубликанские пошлины?

– А это уже как договоримся. Лучше это делать в рамках Евразийского экономического союза, но дело в том, что доказательная база в рамках союза сложнее. Одно дело посчитать ущерб для нашей относительно небольшой экономики, другое дело – для всего Евразийского экономического союза.

– В условиях кризисных явлений в мировой экономике стоит ли странам ЕАЭС форсировать полное снятие торговых барьеров в целях получения дополнительного импульса развитию экономик стран союза?

– Я бы не стал говорить, что между нами существуют какие-то торговые барьеры. Моменты, которые мы называем торговыми барьерами, это исключение из правил. Правила между нашими странами установлены таким образом, что барьеров возникать не должно де-юре. Все барьеры, которые являются исключением из нормативной базы, возникают потому, что кто-то хочет получить одностороннее преимущество, хотя бы кратковременное.

– Можно ли сделать так, что никто нигде больше не сможет создать таких барьеров?

– Теоретически можно. Для этого необходимо передать компетенцию, которая относится к этим проблемам, организации, которая будет принимать решения независимо от желания национальных сторон. Либо национальные стороны будут жестко придерживаться принципа, что, принимая то или иное решение, нужно всегда помнить о том, что находишься в определенных отношениях соглашений с партнерами по интеграции.

Белорусская сторона в этом плане, как один из способов решения данной проблемы, предложила ввести понятие «товар Союзного государства» или «товар Евразийского экономического союза». Эта было одной из инициатив белорусского председательства в ЕАЭС в прошлом году.

– Будет ли это?

– Мы этого добиваемся. Думаю, что в среднесрочной перспективе к этому придем. Белорусская сторона в этом деле заинтересована больше других партнеров, потому что у нас из всех стран самая открытая экономика. Соотношение внешнеторгового оборота к ВВП в Беларуси самое большое. То есть для нас роль и значение внешних рынков гораздо более чувствительны, чем для любой из стран, входящих в ЕАЭС.

РИА Новости